Неожиданно существо вспомнило, как в двадцать седьмом повесилась соседка по коммунальной квартире, тихая женщина за пятьдесят. За неделю до этого ночью забрали ее мужа, тоже невзрачного человечка, всегда старающегося проскочить в квартиру бочком, как можно незаметнее.

По огромной купеческой квартире, разгороженной на множество маленьких клетушек фанерными стенками-времянками, тогда поползли странные слова «царский офицер», «враг народа», «заговор»… Маленькое существо, тогда откликавшееся на «Вовку Седова», ничего не понимало, но повторяло за большими со значением: «кровососы», «старый режим», «бывшие»…

И яркая картинка-воспоминание: сухонькая женщина в застиранном домашнем халате висит в петле, накинутой на крючок от давным-давно снятой люстры, чуть-чуть не доставая пальцами ног до пола. Правая нога босая, а на левой каким-то чудом все еще держится домашний шлепанец.

И мучительно вывернутая шея, будто женщина пытается разглядеть, что у нее под мышкой. И косящий куда-то мутный глаз…

Последнее словно прорвало какую-то плотину, и воспоминания, до этого лишь отстраненно фиксируемые, хлынули наружу, существо обрело имя. Оно безмолвно кричало, рвалось из неподвижной оболочки.

Но откуда-то спереди уже слышался всепоглощающий грохот. Петля втащила Седова в наполненную шумом и вибрацией комнату и подвесила над вращающимися металлическими валками.

– Опускай!

И валки начали приближаться. Ближе, ближе, бли…

Пульсирующая вибрация сменилась разрывающей все болью. Злобная машина пожирала Седова, с шумом и скрежетом, дробя его внезапно ставшее твердым и хрупким тело на мельчайшие осколки.

Мгновение, и существо распалось на миллионы крохотных сущностей, закружилось и понеслось куда-то навстречу чему-то страшному и одновременно притягательно-манящему.

С жутким шипением миллион сущностей нырнул во что-то ослепительно-горячее и перестал быть…

* * *

– Еще один готов, Бруно.

Инженер в темно-серой рабочей спецовке сдвинул на лоб очки и спрыгнул со стремянки на колесиках, тут же откаченной помощником в сторону. Второй кивнул и повернул рычаг на пульте. Огромный параллелепипед формы, источающей из всех сочленений едкий дымок, дрогнул и покатился по валкам транспортера к вибростолу. Пока подсобники крепили форму винтами к кронштейнам – трястись медленно застывающей массе предстояло полтора часа, – можно было и отдохнуть.

Курили инженеры прямо здесь, в заливочной, не тратя время на то, чтобы подняться в специально отведенную для этого комнату.

К чему предосторожности, если, несмотря на мощную вытяжку, воздух пропитан ядовитыми миазмами кипящей массы, исторгающей из своих недр одному Богу известно какие сочетания органических и неорганических компонентов? Весь персонал судачит, как Момзен и Зейдлиц чуть не перегрызли друг другу глотки из-за того, что опять не поделили вновь открытое соединение. То есть, конечно, не его само, а то, кому из них числиться в описании первым, а кому – вторым. Младенцы! Как будто кто-нибудь позволит им опубликовать свое открытие! Раскатали губу на Нобелевскую премию…

– Слушай, Петер, – рослый и плечистый Бруно Зальцвайзер являлся прямой противоположностью своему напарнику, Петеру Шульцу, но, несмотря на разительное несходство (а может быть, благодаря именно этому), их связывала крепкая дружба. – Что ты думаешь о последнем распоряжении? Ну, о том, что все бумаги, связанные с проектом, следует хранить исключительно в этих новых ящиках?

– Да что тут думать, святая ты простота… Ясно как божий день. До русских уже рукой подать – со дня на день придет приказ смазывать салазки.

Зальцвайзер воровато оглянулся на помощников, но те были с головой погружены в крепление формы и ни на что не обращали внимания.

– Ты что, с ума сошел? – напустился он на приятеля. – Да за такие слова знаешь, что бывает?

– Что? Концлагерь? Да мы и так, почитай, в концлагере живем – ни отпуска, ни выходных. Фронт? Нашел чем удивить! А то мы с тобой там не были. Да и сейчас до него – рукой подать…

– А больше ты ничего не забыл?

– Ха! Знаешь, как русские говорят: волков бояться – на елку не лазить. Ну, или как-то так.

В этот момент вибростенд заработал, и теперь, чтобы услышать друг друга, приходилось орать в самое ухо.

– Русские – с востока, американцы с островитянами – с запада… Рейх уже сжался до своих довоенных границ. Война проиграна, Бруно. Ничего тут не попишешь. Можно отлить еще сто наших каменных болванов, можно тысячу, и все равно делу уже не поможешь.

– Потише, Петер!

– Куда тише? Все равно никакой магнитофон в таком шуме не запишет. Даже если он лежит у тебя в кармане.

– Петер!

– Да шучу я, шучу. Слышал вчера с запада гром?

– Ну, слышал…

– Ну да ну… Какой тебе гром в декабре? Говорят, что у англичан появились такие бомбы, что прошивают любые бетонные перекрытия. А весят они пять тонн.

– Да ну!

– Вот тебе и «да ну». Специально для таких вот гнездышек, как наше, приготовлены. Сбрасывают такую хреновину с самолета, она разгоняется и – бац!.. Хоть пять метров бетона ей нипочем. А тут разве будет пять где-нибудь? Впопыхах строили… Да-а… Не тебе это говорить. Сам все отлично знаешь.

– Уж знаю…

– Так что дай нам с тобой Господь ноги отсюда унести. Представляешь, если сейчас сирена взвоет?

Бруно вздрогнул и, вжав голову в плечи, поглядел на бетонный потолок. Конечно, до поверхности земли было побольше, чем десять метров, но кто его знает, какова толщина бетонных перекрытий…

– Ладно, не трясись, – «успокоил» его приятель. – Если такая болванка прилетит нам на головы, боюсь, мы так ничего и не успеем понять… Чего творишь, ослиная голова! – взвыл он и, отшвырнув окурок, устремился к вибростолу. – Ты почему винт не докрутил, лентяй!..

Зальцвайзер вздохнул, затушил свой окурок, бросил в бочку с песком (хотя чему тут гореть, если кругом один бетон и металл?), отправил туда же заодно и окурок Петера и направился к форме, где щуплый и низкорослый инженер распекал на чем свет стоит недотепу-рабочего, напоминая при этом бойцового петушка.

Я не знаю, кто я. Я был всегда. Всегда я служил Ему, но потом, когда Его свергли и заточили, служить стало просто некому. Мне было грустно…

И когда Мастер освободил меня, я сначала решил, что он – это Он. Новое воплощение Его, и именно ему я должен теперь служить. Ведь он придал мне почти ту же форму, что я и миллионы моих собратьев имели когда-то. Кто же, кроме Него, мог знать, как выглядела моя Раса, если никто из мягкотелых и даже их далеких предков нас никогда не видел? Даже их легенды ничего об этом не говорили.

Но потом я понял, что Мастер не Он. Жаль, конечно, но он остался для меня лучшим из мягкотелых. И даже иногда посещала крамольная мысль, что он лучше Его. Глупая мысль: без Него Мастер так и остался бы простым мягкотелым. Но теперь он заслужил счастье стать одним из нас. Мог бы даже первым, если бы захотел…