и подпевали по мере того, как невеста проходила мимо них. – Эх-тих-тих-ти!

Ее в избу-то ведут, приговаривают;

Ох-тих-тих-ти!

Эх-тих-тих-ти!

Уж как свекор говорит: «Нам медведицу ведут!»

Уж свекровь-то говорит: «Медоедицу ведут!»

А золовки говорят: «Нам непряху ведут!»

Деверья-то говорят: «Нам неряху ведут!»

Они у печки сидят, все про то же говорят.

«Дайте ночку ночевать – поосмелиться,

Дайте по полу пройти – слово вымолвить,

Уж ты, свекор, на полатях – ровно пес на канате,

Ты, свекровь, у печи – что собака на цепи»…

Люди посмеивались, слушая эту шуточную перебранку, но в глазах, устремленных на покрытую невесту, смеха не было. Привезенная из такой дали, от чужих людей, белым покровом отделенная от живого мира, она и правда казалась чужой и потому опасной. Вспоминался тот летний случай с Заранкой: и дочь ведуницы, и девушка из чужих краев могли таить в себе нечто колдовское, нечеловеческое. Только когда она проведет ночь с мужем, ее можно будет считать в своих.

Вот дошли до Ярдаровой избы. Здесь стояли Дивея и заменявший покойного женихова отца Хастен, оба в медвежьих кожухах, вывороченных мехом наружу. Хастен усмехался, у Дивеи вид был самый недружелюбный. Как ни хорош был собой Ярдар, мало кто из девушек и молодух согласился бы поменяться местами с его невестой, чтобы в придачу заполучить такую властную и сварливую свекровь.

Сам Ярдар ждал в избе; Молёна передала ему конец пояса, и он ввел невесту в дом.

Народ толпился и в избе, и перед избой; дверь стояла открытой, но из-за множества людей холод не ощущался. По всему городу разносилось пение; те, кто стоял снаружи, не видели, что происходит внутри, и пели своим кругом, не слушая, что оют в избе. Жених и невеста сели посреди избы на лавку, покрытую медвежиной, между ними и прочими натянули широкий покров: всем видеть невесту еще не пришло время. К Уневе подошел Прибымир и стал снова расплетать ей косу, уже в последний раз. Унева сидела, опустив голову; из-за покрова и она ничего не видела. Рядом с ней Озора так же расчесывала волосы Ярдару, а снаружи пели:

Отставала лебедушка,

Да отставала лебедь белая

Прочь от стада лебединого,

Приставала лебедушка,

Да приставала лебедь белая

Ко стаду ко серым гусям!

Закончив расплетать и расчесывать волосы Уневы, Прибымир бросил свой гребень за печь; за занавеску подошла Дивея, с другим гребнем наготове. Но едва она хотела коснуться головы Уневы, как та, бегло оглянувшись, вдруг вскрикнула и отшатнулась, так что почти упала на колени к Ярдару.

– Ох ты! – Ярдар поспешно подхватил ее. – Что ты?

– Не-не… ничего… – Унева смотрела на Дивею во все глаза и моргала.

Даже забыла, что ей не полагается разговаривать.

Унева опять села ровно, и Дивея принялась делить ее волосы на две части, чтобы заплести две косы. Унева сидела будто неживая, но вздрагивала каждый раз, как старуха ее касалась, и косилась назад, будто ожидала там великой опасности. Видя это, Ярдар косился то на нее, то на мать, мешая Озоре его причесывать. Та одергивала его шепотом; к счастью, пение снаружи заглушало это все.

Но вот наконец волосы Уневы заплели в две косы, уложили, покрыли повоем. Занавесь убрали. Собравшиеся дружно вскрикнули, впервые увидев лицо своей новой молодой госпожи… и в этот же миг Унева тоже вскрикнула и так сильно подалась назад, что ткнулась в стоявшую у нее за спиной Дивею и чуть не сбила с ног.

– Ай-ай! – Прижав руки к груди, Унева вскочила и отшатнулась, на лице ее был явный испуг.

Отчасти готовый к этому, Ярдар тоже вскочил и обхватил ее руками.

– Тише, тише! – шептал он, думая, что она испугалась, внезапно увидев перед собой два десятка незнакомых людей. – Это все наши, они тебя не обидят.

В душе Ярдар подивился: он не ожидал, что эта девушка, у себя дома такая смелая и уверенная, в чужом краю так упадет духом. Все невесты робеют поначалу среди чужих людей, но не до того же, чтобы кричать, будто вокруг звери!

Дивея встала перед ними с караваем, коснулась головы того и другого, потом Ярдар и Унева положили руки на каравай, и Озора связала их рушником. Ярдар повел невесту вокруг стола – раз, другой, третий. Вокруг них пели про то, как красила калинушка два луга, а молода Уневушка – два дома; пели про добрую долю, что велела молодым за одним столом сидеть, в одну сторону глядеть, из одной чары пить и одну речь говорить. Унева делала шаг за шагом, но Ярдар чувствовал, что она дрожит, и видел, как дергается ее голова, как расширенные глаза то обращаются к лицам вокруг, то сами собой жмурятся.

Да что же с нею такое! Ярдар сам не мог дождаться, когда обряд закончится; бегло оглядываясь, он видел, что и другие замечают странности невесты: то одно, то другое лицо удивленно вытягивалось, поющие рты замирали и приоткрывались.

– Уневушка, лебедушка, что с тобой? – шептал он, крепче сжимая ее руку под рушником.

Но она не отвечала, а лишь пыталась посмотреть на него, но тут же ее голова снова дергалась сторону, и она припадала к Ярдару, будто пыталась уйти как можно дальше от людей. Еще до того как они завершили третий круг и смогли сесть за стол, Ярдару стало ясно: с невестой что-то неладно.

Свадебное волнение быстро превращалось в острую тревогу. В дороге она была спокойна, с любопытством осматривала новые места и людей, у кого они ночевали. Не всучили ли ему порченую какую-нибудь, помешанную? Дождались дурака, что в первый же день, как ее увидел, и посватался! Ярдар напряженно вспоминал, не предвещало ли этого что-то раньше, но нет: у себя дома Унева была невозмутима, разумна и величава. Разве что тот сон, когда к ней приходила покойная сестра… Не сгубила ли ее покойница, не желая отпускать из дому? Не отняла ли разум?

Холодея от этих мыслей, Ярдар шепотом уговаривал Уневу потерпеть и сидеть спокойно, чтобы как можно меньше людей заметили ее нездоровье. Еще такого позора ему не хватало! Себя он заставлял улыбаться и даже подмигивал некоторым, кто на нее таращил глаза: невеста молода, чего с нее взять? Растерялась среди чужих…

Хорошо, что в свадебных обрядах сами жених и невеста ничего делать не должны. Дивея и Озора рассаживали гостей, Безлет и