поддерживать хорошую физическую форму, а также оставляет массу времени на размышления, хотя это не всегда хорошо. По крайней мере, моя работа не наносит вред планете, а это сейчас редкость. Но очень раздражает, когда практически все знакомые у тебя спрашивают: «Это как головоломка, да?» – и думают, что сказали что-то на самом деле оригинальное.

– Тяжко, – замечаю я.

– На самом деле она не как головоломка. Там ты знаешь, что у тебя есть все нужные детали.

– Но только если у тебя нет кошки.

Зак смеется.

– Да. Но ты меня поняла.

– Поняла. – Я допиваю сидр. – Я была очень рада тебя видеть. Спасибо, что нашел защелку. Но сегодня я правда очень устала. Прости. Неделя была тяжелой.

Зак тут же вскакивает и с громким стуком ставит пустую бутылку из-под сидра на стол.

– Конечно. Я пойду. Ты уверена, что с тем мужиком все решилось?

– Да! Не беспокойся.

Он останавливается у двери.

– Мы можем с тобой еще увидеться?

– Послушай, Зак… все очень сложно.

Его лицо больше ничего не выражает.

– Ты с кем-то встречаешься.

– Нет. Дело совсем в другом.

Мне хочется его поцеловать, снова пригласить в дом, провести с ним ночь, чтобы не быть одной.

Но у меня в голове звучат слова: «Вам следует прекратить этим заниматься, пока не пострадал кто-то еще. Например, это милый парень Зак или очаровательный Маркус».

– Прости, – говорю я. – Тебе следует держаться от меня подальше.

И захлопываю за ним дверь.

Я разворачиваюсь и опираюсь спиной на дверь. Я ожидаю, что мне станет грустно или я буду чувствовать себя виноватой, но, когда я опускаю взгляд вниз, я вижу, как дрожат мои руки. Я говорю себе, что причина в том мужчине, который мне угрожал, или в том, что я боюсь за Зака, он же может ему как-то навредить. Или дело в кассетах – что-то в них меня пугает, и я не знаю почему. Затем у меня в сознании всплывает образ домика на дереве, запах вина и срубленных веток, и я понимаю, в чем дело. Я боюсь своих чувств к Заку.

Глава 45

На следующее утро я ем кашу и пытаюсь решить, что же мне делать. Прислушаться к предостережению и перестать заниматься расследованием убийства членов моей семьи? Мне не хочется подвергать риску Зака или Маркуса. Но угроза как раз подтвердила, что мне нужно продолжать. Мне стали угрожать только потому, что испугались: у них есть тайны, до которых я могу добраться. Кроме того, меня приводит в ярость сам факт того, что мне угрожали! Меня травили и запугивали в детстве, и теперь я не намерена это терпеть.

Я отправляю сообщение Нейту: «Мы можем посмотреть сцену глазами вороны?» Затем я звоню инспектору Хендерсон со вторым подбородком и рассказываю ей о том, что со мной случилось прошлым вечером. Всем известно, что, если плохой парень говорит тебе, чтобы ты не звонила в полицию, следует обязательно позвонить в полицию.

– Он мне сказал, чтобы не обращалась в полицию, – сообщаю я. – Вы будете работать осторожно?

– Вы его не узнали?

– Было темно. Я не видела его лица.

Она явно прилагает усилия, чтобы не спросить: «Опять? Может, в следующий раз вам стоит повнимательнее приглядеться?».

– Я поняла. Он сказал вам, чтобы отступились, и я тоже вам рекомендую это сделать. А мы будем работать.

– Смерть Лиз оказалась подозрительной?

– Еще слишком рано что-то утверждать.

Стоит мне отключить связь, как я слышу стук в дверь.

Я подпрыгиваю, огибаю письменный стол и смотрю в глазок, надеясь, что это Зак.

Это женщина.

– Это Серена! – кричит она.

Я открываю дверь.

– Заходи.

– Я думала о тебе. Как ты? Полиция с тобой связывалась по поводу Лиз?

Я рассказываю ей про встречу и угрозы вчера вечером, она резко вдыхает воздух и повторяет «О боже!» в нужных местах. Я смягчаю некоторые части истории – про чуть не вывихнутую руку и тыканье ключом в шею.

– Он упомянул имя Маркуса? – уточняет Серена.

– Мне очень жаль, но да. И Зака, того парня, с которым я ходила выпить.

– Боже.

– Тебе не нужно во все это влезать. Я все сообщила полиции, и они сказали, чтобы мы оставили это дело им. Я не хочу подвергать тебя или Маркуса опасности. Может, нам действительно стоит позволить полиции заниматься всем этим теперь.

Даже произнося эти слова, я знаю, что не собираюсь этого делать.

– Но если реально смотреть на вещи, то полиция не собирается раскрывать преступление двадцатилетней давности, – высказывает свое мнение Серена. – И они не знают, как достать информацию из игры. Именно поэтому убийца и не хочет, чтобы мы занимались этим делом.

– Вероятно, ты права.

Мы протискиваемся мимо письменного стола Пегги (пора бы уже найти для него место) и отправляемся в кухню.

Я ставлю две чашки с чаем на стол и сажусь.

– Угроза это подтверждает. Какой-то ублюдок сделал так, чтобы вину свалили на Джозефа. И если я все напутала двадцать лет назад, мне теперь нужно все исправить. Я не могу допустить, чтобы он там лежал в сознании, думая, что он совершил это преступление, если он на самом деле невиновен.

Серена касается моей руки.

– Мне очень жаль, Ева, это ужасно. Но это не твоя вина. Если ты, будучи ребенком, восприняла происходящее неправильно, это была просто ошибка.

– Да, наверное. – Я все равно не говорю ей про свою лицевую слепоту. – Я сообщила даме-детективу про вчерашнюю угрозу, она сказала, что они этим займутся.

– Я в это поверю, когда увижу результаты. Что они собираются предпринять?

– Я не хочу подвергать тебя опасности, – повторяю я.

Она отмахивается от меня и легко качает головой.

– Что это за кассеты?

Она заметила аудиокассеты из письменного стола Пегги. Я положила их на разделочный стол в кухне.

– Я нашла их в старом письменном столе моей бабушки. Но у меня нет кассетного магнитофона.

– У меня есть, – сообщает Серена. – Для компьютерных игр восьмидесятых.

– Вероятно, это просто какая-то музыка. Пегги делала сборники, которые, по ее мнению, нравились Джозефу, хотя все считали, что она ведет себя глупо.

Я чувствую укол вины из-за того, что не воспринимала ее серьезнее.

– Мне сходить за кассетником? – спрашивает Серена.

Я немного медлю, потом киваю:

– Да. А я пока сделаю нам по парочке тостов.

* * *

Серена сдувает пыль с кассетного магнитофона.

– На самом деле я теперь использую симуляторы, но я его сохранила в память о старых временах. Готова поспорить: ты даже не можешь представить