школу; на его спине смешно мотылялся рюкзак.

– Нормально. А ты?

– Я – просто супер. Слушай. Пойдем в Башню печали, а?

– Эм. Зачем?

– В смысле? Канон, ты же сам мне говорил. Забыл? Про «спасти Орвандию». Я сегодня в школу пришел рано. Услышал, как Валентин Павлович разговаривал с кем-то по телефону, с другим историком. И я так понял, что место, куда ты провалился – действительно система подземелий. И они соединяются с Башней печали. Канон, тут скоро археологические раскопки начнутся! Прикинь? Это ж офигеть. Пойдем? Будем первыми.

– А с каких пор ты полюбил опасность?

– Как тебе сказать… Опасность – это как сложный квест, который дает сразу много очков. Можно не принимать этот квест, но тогда будешь дольше развиваться.

– Бред какой-то.

– В смысле – бред?! Не понимаю, ты чего вредный такой? Я ведь приключений тебе предлагаю!

– Да не надо мне приключений! Отвали!

Рома отшатнулся.

– И Орвандию спасти ты не хочешь?

– Рома. Мне семнадцать. Какое спасение Орвандии? Куда она денется? Целая страна! Я не генерал, не супергерой. И ты, кстати, тоже. Ромыч, нам надо думать о будущем. О том, где мы будем учиться, как зарабатывать деньги, и о своем месте под солнцем. Понимаешь? Нам пора выкинуть всякую ерунду из головы.

– Ерунду… – медленно повторил Рома. – Отвали?.. – также повторил он.

Он кинул быстрый взгляд в сторону Башни. Я для него исчез – так мне показалось, и Рома вел мысленный диалог с новым другом, со своим одиночеством, потому что кроме меня, сколь бы высокопарно это ни звучало, у него никого нет.

А потом Рома быстро закивал, словно соглашаясь с чередой неведомых мне мыслей и, сказав: «Надеюсь, ты договорился о съемке Послания в “Антиме”. Ребята очень надеются», развернулся и ушел прочь. Какое-то время я еще стоял во дворе. Настроение у меня было что надо, и истерики Ромы не могли его испортить.

Я отправился в класс, где на меня напали любители неудобных вопросов.

– Дима, – сказал Степан. – Что там по съемке? Времени мало. В понедельник последний звонок.

– Ничего не получилось, ребята.

– В смысле-коромысле?! – тут же возник Иськин. – Мы же не успеем!

– Да он только обещать может… – встряла Алиса.

– Я обо всем помню. Обещаю, что мы снимемся на выходных. Это не так просто! Обязательно поговорю с Шигиром Рахтом. Я вчера с ним виделся, честное слово.

– Сильно честное?

– Самое сильно честное.

– А я ему не верю, – сказала Барышня. – Не будет у нас никакого «Послания». Сама пойду снимать.

Но все-таки большинство на меня рассчитывало. Я подумал, что да: сделаю. Договорюсь. Рахт уже доказал, что его слова – не пустой звук, и такая мелочь его точно не затруднит.

Глава 27. Тренировки

Когда в класс вошла завуч, гомон прекратился, как по щелчку. Героическая суперспособность завучей – поглощение звуков вокруг и трансформация их в собственные крики.

– Каноничкин здесь? – уставилась она прямо на меня.

– Здесь, – сказал я.

– Каноничкин… – сквозь зубы процедила завуч. – Я уж молчу про то, что ты нагло прогуливаешь уроки. Но ты до сих пор не написал ни одного заявления на тест!

– Да, Маргарита Константиновна… Не написал.

– Молчать! Тебе несказанно повезло на уроке истории. Тебя оставили учиться, с чем я категорически не согласна. Но отсутствие заявления на тест – это верх безалаберности и неуважения!

– Маргарита, Константиновна… – тут запятая не лишняя, я действительно как-то так это произнес.

– Молчать! Тест – это показатель уровня школы, ее престижа. А такие, как ты, тянут ее вниз, раз за разом! И потянете снова.

За спиной завуча возник директор. Он мне подмигнул и сказал:

– Успокойтесь, Маргарита Константиновна.

От неожиданности она вздрогнула.

– З-дравствуйте, Виктор Олегович. Повышаем успеваемость!

– Пустое! Мы только что получили депешу с новостью. Слушаете? Новость такая: Гуманитарный институт отправил нам благодарственное письмо за учащегося Дмитрия Каноничкина, – директор продемонстрировал бумагу. – Они приняли его без теста. Поздравляю, Дима.

– Спасибо.

Маргарита издала писк, и, покраснев, вышмыгнула из кабинета под дружный вопль моих одноклассников. С досрочным зачислением никто меня поздравлять не стал – хватит, мол, с него и вопля.

Я, недолго думая, позвонил маме и сказал, что у меня есть отличная новость и что я расскажу о ней вечерком. Потом позвонил папе – и тоже навел интригу. И папа, и мама, пытались все выведать по телефону, но я молчал гордо и непоколебимо.

Перспективы вскружили мне голову.

Магией оказались не только фокусы. Но – приземленные, человеческие вещи! Их-то ведь вполне довольно!

Единственное, что меня расстроило, но буквально на мгновение, – появление в Тетради Ромы. Его портрет, искусно нарисованный синей пастой, красовался на странице Зухры с глумливой, неприятной улыбкой.

Хотя чего это я? Логично ведь. Рома – неудачник. С ним каши успеха не сваришь.

Я огляделся по сторонам, и осознал, что, окруженный парой десятков одноклассников, я абсолютно, наглухо один. Ну да и пусть. В конце концов, товарищи – не главное. Найду новых.

* * *

Папа встретил меня лёжа, но с протянутыми для объятия руками.

– Апельсинов нет, – сказал я.

– Обниму дай, зараза!

Мы обнялись, и я рассказал папе об институте. Он не смог сдержать слез, трех как минимум.

– Мой сын… – тихо сказал он. – Мое дитя. А на какую специальность?

– Еще могу выбрать, но мне нравится фольклор.

– Будешь собирать сказки?

– Наверное.

– А работать потом кем?

– Пап, я еще пока не определился с узкой специализацией. Думаю, что выберу самую перспективную.

– Ух, как умно говоришь! Настоящий студент!

– А ты как?

– А у меня, сын, тоже есть новости, знаешь ли. Не один ты тут такой умник. Операцию мне будут делать. Я попал под какую-то программу государственную, толком не понял, но факт такой, что платить не придется. Я как узнал, сколько она стоит… – папа присвистнул.

– Здорово! Ты вылечишься!

– Говорить об этом рано, но да, шансы есть. Поэтому скажи матери, чтоб смело костюм на новую работу покупала и экономила! Усек? Меня, кстати, в другую больницу переведут, хорошую, современную. Сегодня вечером, – папа чуть приподнялся и глотнул остывшего чая, стоящего на тумбочке. – Слушай, я спросить тебя хотел… А ты службу вызвал? Ну, доски и хлам убрал со двора?

– Еще нет.

– Сделай это, пожалуйста. Я, если их увижу, то не выживу. Сердце второй раз такое… Убери, прошу.

– Хорошо, пап. Я понял.

* * *

Бьенфордские тротуары в наших исторических районах – отдельный вид ландшафтного искусства. Фигурные заборчики, через которые даже перелезать стыдно, древняя брусчатка. Я бродил по ней, стараясь не наступать