лавки тканей купить, а те отвечают, что королева запретила товары ей продавать. И осталась Флорина в простеньком платьице, изрядно поношенном, и так было ей стыдно, что когда король Очарователь появился, спряталась она, в самый дальний уголок залы.

Королева приняла Очарователя с великими церемониями, представила ему свою дочку, которая от богатых украшений и нарядов как солнце блестела, но от этой роскоши казалась ещё противней. Король Очарователь как на неё взглянул, тут же и отвернулся, а королева стала сама себя уверять, что это оттого отвернулся он, что уж очень ему дочка её понравилась, и он перед ней робеет.

И каждую минуту свою Пеструшку к нему подводила. И тут он спросил, нет ли здесь другой принцессы, которую зовут Флориной.

– Есть, – ответила ему Пеструшка, показывая на ту пальцем, – вон она там прячется, ведь она не из храбрых.

Флорина же покраснела и до того стала хороша, до того хороша, что король Очарователь замер от восхищения. Вскочил он с места и отвесил глубокий поклон принцессе.

– Госпожа моя, – сказал он ей, – несравненная красота ваша так украшает вас, что нужды вам нет ни в каких других украшениях.

– Уверяю вас – отвечала ему Принцесса, – я не привыкла столь неряшливо одеваться, и вы бы очень меня порадовали, если бы совсем на меня не смотрели.

– Немыслимо, – воскликнул король Очарователь, – чтобы была на свете такая удивительная принцесса, и люди могли бы ещё кем-нибудь кроме неё любоваться.

– Ах, – воскликнула разъяренная королева, – довольно я слушала вас! Поверьте, гость дорогой, что Флорина и без того страшная кокетка, и ни к чему расточать перед ней столько сладких слов!

Король Очарователь тотчас же разгадал, почему ему королева так говорит, но так как принудить его ни к чему не могли, то он продолжал высказывать своё восхищение Флориной и беседовал с ней часа три подряд.

Рассерженная королева и неутешная Пеструшка, которой не удалось одержать верх над Флориной, бросились к королю со страшными жалобами и добились от него такого приказа, чтобы, покуда у них король Очарователь гостит, заключить Флорину в высокую башню, откуда уж ей дорогого гостя не увидать. И вот как только Флорина вернулась к себе в комнату, схватили её четыре молодца в чёрных масках и унесли в башню на самый верх, Пришла Флорина в совершенное отчаяние, потому что поняла, для чего с ней так поступают: чтобы она королю понравиться не могла, который ей уже нравился очень, и за кого она не прочь была бы замуж пойти.

Король Очарователь не знал ничего о том и с величайшим нетерпением дожидался времени, когда вновь с Флориной увидится. Захотелось ему о ней поговорить с теми придворными, кого король приставил к нему для вящего почета, но они, по приказу королевы, стали ему её всячески порицать: и кокетка-то она, и характер-то у неё злой да непостоянный, и друзей-то своих и прислугу вечно мучает, и нечистоплотна она, и до того уж скупа, что лучше готова одеваться простой пастушкой, лишь бы не тратить те деньги, что отец даёт на наряды. Слушая всё это, король Очарователь страдал душевно и еле-еле сдерживал свой гнев.

«Нет, – говорил он сам себе размышляя, – немыслимо, чтобы судьба вложила такое дурное сердце в такой перл создания. Согласен я, что плохо она была одета, когда я её встретил, но смущение её доказывает, что она к тому непривычна. И может ли быть она злой при такой её скромности и очаровательной нежности? Нет, уж этому я никак не поверю, а скорее поверю тому, что это её королева так расписывает. Недаром она ей мачеха, а уж дочка-то её, принцесса Пеструшка – такое гадкое создание, что дивиться нечему, коли она завидует этому самому совершенному из всех творений».

Покуда он так рассуждал сам с собой, придворные стали догадываться, что не очень-то ему нравится про королевну такие речи слушать, и нашёлся тут один из них похитрее, который, чтобы выведать чувства принца, слова свои изменил, да и голос тоже, и начал ему принцессу нахваливать. При его словах принц точно проснулся от долгого сна, разговорился, и лицо его засияло радостью. Ах, любовь, любовь, до чего трудно скрыть тебя! Везде-то ты проявляешься: и на устах влюблённого, и в очах его, и в звуке голоса. Когда человек любит, то и молчание его, и разговор, и радость, и грусть – всё только о любви говорит.

Не терпелось королеве узнать, действительно ли король Очарователь охвачен любовью, и послала она за теми, кому на этот случай доверилась, и всю ночь их о том и выспрашивала. Всё, что они ей ни говорили, только в том её убеждало, что король Очарователь влюблен во Флорину.

Но что мне сказать вам о тоске бедняжки принцессы. Лежала она на земле в той ужасной темнице, куда её принесли люди в масках.

«Не так бы я горевала, – говорила она себе, – если б меня в эту темницу раньше того заключили, как к нам гость дорогой приехал. А теперь я всё вспоминаю о нём, а от этого мне ещё горше. Нечего и сомневаться, что королева со мной так ужасно поступила, чтобы помешать вновь видеть его. Увы мне! Дорогой ценой платит моё спокойствие за невеликую мою красоту!»

И так она горько плакала, так горько, что если бы её лютый враг увидел, так и тот бы её пожалел.

Так прошла ночь. А королева, которая хотела во что бы то ни стало привлечь к себе, короля Очарователя знаками своего внимания, послала ему в подарок одежды, необыкновенно великолепные и богатые, расшитые портными по самой последней моде. А сверх того, послала она ему орден Кавалеров Амура, который заставила короля своего супруга в день их свадьбы учредить. Был тот орден в виде золотого сердца, украшенного пламенного цвета эмалью, окруженного несколькими стрелами, и одна из стрел пронзала его с такой надписью: «Единая меня ранит». Королева приказала, чтобы для короля Очарователя это сердце было выточено из цельного рубина, в страусовое яйцо величиной, каждая стрела из алмаза в палец длиной, а цепь, на которой то сердце висело, была сделана из жемчуга, причём наименьшая из жемчужин целую унцию[54] весила, – словом, с тех пор как стоит белый свет, ничего такого не было видано.

Король Очарователь, как тот орден увидел, то сперва даже и слова