Его ответ заинтересовал меня.

– Почему «боишься»? Ты хотел бы верить?

– Конечно хотел бы. – Дэмиан поглядел на меня снисходительно, как на ребенка. – Ведь я умираю.

Машина терпеливо ждала снаружи, но я знал, что поезда ходят каждые двадцать минут, и с разрешения щегольского шофера позволил себе немного побродить между лотками на ярмарке. Думая о неожиданных словах Дэмиана, я разглядывал столы со старыми скучными книгами, батареи ламп разных времен, пироги и джемы, тщательно приготовленные и обреченные стать жертвой запрета «штази» из управления здоровья и безопасности, кукол, потерявших голос, пазлы без одной детальки, черпая спокойствие и утешение в благочинном бытии, которые они собой воплощали. Все это, конечно, было очень по-старомодному, и я уверен, если министра «новых лейбористов» оскорбил «Последний вечер променадных концертов»[51], то при виде этого комичного, исключительно английского мероприятия ей захотелось бы покончить с собой, но здесь царила доброта. Эти люди от души постарались организовать действие, которое в свое время я бы счел незначащим, но их усилия не пропали даром, чуть не вызвав у меня слезы.

По прошествии стольких лет трудно вспомнить точно, но мне кажется, я буду прав, если скажу, что Аскот состоялся после Бала королевы Шарлотты. С Джоанной Лэнгли я несколько раз встречался и до скачек, но, пожалуй, именно в этот день мы стали друзьями, и надеюсь, что нас действительно связывала дружба. Именно тогда я понял: она порождение своей эпохи и в отличие от всех нас не отыгрывает заново юность наших родителей.

Аскот как модное светское событие уже почти сошел на нет. Вполне резонно представитель ее величества решил, что оно намного лучше окупится, если станет днем для корпоративных мероприятий и поклонников скачек. С этой целью на великолепном обновленном ипподроме убрали трибуну королевского двора – бедняжки, их последняя привилегия, достававшаяся им в обмен на долгое пребывание на ногах и сверхурочные улыбки, – а также множество других тайных святилищ, и даже знаменитый Королевский сектор в обновленной схеме трибун прекратил существование. Как только двор почувствовал, что ему не рады, многие его члены нашли себе другое занятие, и за ними, как ночь за днем, потянулись прочь сначала сливки общества, а потом и те, кто пытается пробиться наверх. И про тех и про других нельзя сказать, что они жили одними лошадьми. Скоро большинство из них окончательно покинут Аскот и, полагаю, навсегда: если британским аристократам дать разрешение не появляться на публичном мероприятии, трудно их заставить снова начать его посещать. Некоторые скажут, мол, давно пора, и любители собственно скачек будут рады, что в центре внимания снова окажутся лошади. Но согласимся мы сейчас с этим или нет, в шестидесятых мы обожали Аскот до невозможности.

Почему-то в тот год я приехал с семьей девушки по имени Минна Бантинг. Ее отец занимал какую-то должность в Букингемском дворце, уже не упомню какую – «Хранитель личного кошелька», может быть, – или подобный титул с древним названием, который, помимо прочих привилегий, предоставлял его держателю место на Аскотской парковке, зарезервированное для королевского двора. Как и сейчас, парковка располагалась через дорогу от главного входа на скаковое поле и всегда считалась отличным местечком, хотя состояла в основном из ничем не примечательного заасфальтированного двора, куда выходили малоароматные главные конюшни, и могла похвастаться единственным туалетом, вообще говоря, выделенным для конюхов. Разваливающийся навес для сена у края двора был подобием укрытия от дождя, а пара заброшенных стойл для пони у другого края давала небольшую тень. За исключением этого, парковка представляла собой всего лишь ряды машин. Но каждый год всем хозяйством распоряжалась группа самых приятных людей, которых вы могли когда-либо встретить, что придавало этому месту особую значимость. Возможность присутствовать там на пикнике считалась знаком особой чести, даже если иногда от аромата затруднительно было проглотить еду.

Думаю, некоторое время мы с Минной довольно серьезно симпатизировали друг другу. Несколько раз мы вместе обедали, и даже не могу сказать, почему все прекратилось. Удивительно, как трудно проследить собственные мотивы, когда оглядываешься на некоторые события или взаимоотношения туманного и далекого прошлого. Почему у этой девушки ничего не получилось, а та разбила вам сердце? Почему этот человек заставил вас улыбнуться, а тот – потерять присутствие духа? Взгляд из настоящего в прошлое помещает их в весьма выгодный ракурс: все они кажутся славными людьми – что друзья, что враги, что любовницы, – юными и прекрасными и примерно одинаковыми. Чем были примечательны они как личности, чем сорок лет назад увлекали меня или навевали скуку?

Мы уже поели, пора было идти через дорогу на поле, и мы вместе пошли к входу по торжественной, обсаженной лавровыми деревьями дорожке. Полиция регулировала транспорт даже в те времена, когда транспорта, можно считать, еще и не было, и нам пришлось подождать.

– Это еще что такое?! – воскликнула Минна.

И не зря. На другой стороне дороги у главного входа толпилась обезумевшая группа людей, которых позже назовут папарацци. Как правило, их бывало намного меньше, всего несколько человек из журналов мод и кое-каких желтых газет – в шестьдесят восьмом году любопытство публики к нарядам знаменитостей утолить было легко. Но в тот день можно было заключить, что перед нами разыгрывается событие международного масштаба. Мы перешли улицу и прошли через ворота в дворик, где в день скачек не подготовившиеся заранее зрители могли купить входные значки, и направились дальше, к воротам, ведущим на Королевскую трибуну. Больше всего заинтересовало фотографов нечто происходившее у ограждения. Кто-то прибегал к уловке, хорошо известной сейчас, но в те дни еще остававшейся внове: держать камеру над головой и щелкать вслепую, надеясь, что случайно выйдет что-нибудь пригодное для печати.

Заполучив свои значки на лацкан и с ними ощущение собственной значимости, мы протолкались через толпу и увидели источник всеобщего оживления. Джоанна Лэнгли, в роскошном кружевном брючном костюме, светлой шляпке с кружевами и белыми цветами, оттеняющими шикарные локоны, с белыми перчатками на руках и белой сумочкой, пыталась что-то доказать охраннику, грубоватому отставному солдату в котелке.

– Извините, мисс, – говорил он беззлобно, но уверенно, – брюки запрещены правилами. А правила я изменить не могу. Даже если бы захотел. Только юбки. Так записано в правилах.

– Но это почти как юбка! – отвечала Джоанна.

– Боюсь, «почти» не годится, мисс. Будьте добры, отойдите в сторону. – Он сделал нам знак, и мы двинулись вперед.

– Привет! – улыбнулся я Джоанне, когда мы оказались рядом. К тому времени мы еще мало были знакомы, но все наши предыдущие встречи проходили тепло. – Ты сегодня попадешь в новости!

– Это была мамина идея! – засмеялась она. – Мама меня подговорила. Я думала, она ошибается и меня не смогут не пропустить. Но похоже, не пропустят.