обнимать и греться в объятиях, желает глубинной близости с другим человеком, что эта часть души стремится именно к тому, от чего сама Карина так долго убегала.

Она не знала, что произойдет с ней завтра, когда они утром выедут из Балото. Она не знала, что случится, когда они доберутся до Убежища, или что она предпримет, когда наконец получит силу, ради которой совершает этот путь.

Она знала только, что хотя сейчас ее окружают люди, превозносящие ее на все лады, но в абсолютно беспомощном состоянии ее видел только один юноша. В последние три дня она видела Малика во сне каждую ночь, и, хвала Великой Матери, сам он в этих снах не присутствовал, потому что от них она просыпалась вся в поту, сгорая от нестерпимого желания, которое, как бы она ни старалась, не могли удовлетворить ее собственные прикосновения.

Теперь Карина понимала, что те чувства, которые она, как она полагала, испытывала к нему во время Солнцестоя, диктовались горем и неуплаченным долгом ее праматери его праматери. Мысль о том, что это судьба сводит их, заставляла Карину отстраняться от него просто в пику этим силам.

Но получилось так, что ее попытки избегать Малика лишь упрочили их глубинную связь. Судьба все равно взяла свое. Как сказал Каракал, все, чему суждено произойти, должно случиться потому, что этого хочет именно она, сама, а не потому, что это было бы желательно кому-либо еще, пусть даже этот кто-то руководствовался бы самыми высокими соображениями.

И сейчас Карина хотела Малика.

Поэтому, когда солнце зашло, Карина забралась под одеяло, закрыла глаза и, засыпая, позвала его в свой сон.

23. Малик

Малик не сказал Фариду о том, что он обнаружил в некрополе.

Не потому, что думал, будто наставник его не поймет. Вероятно, Фарид мог бы даже разобраться во всем сам, если бы спустился в город мертвых и собрал все части истории воедино.

А потому, что жизненные решения его праматери, вынужденной выживать рядом с фараоном, словно раскололи его надвое.

Одна его половина желала, чтобы наводнение прокатилось по улицам Зирана и смело́ все, что было построено теми, кто допустил эту несправедливость. Не только в отношении Кхену, но и в отношении остальных теней, которые, как теперь понимал Малик, были всеми его предками-улраджи, следовавшими за ним в надежде, что он отомстит за все, что было у них отнято.

Другая его часть преисполнилась глубоким, неизбывным стыдом. Ему мешала вздохнуть давившая на грудь тяжесть грехов фараонов – не только того, которого знали Баия и Кхену, но всех фараонов всех династий, тысячелетиями правивших в Сонанде. Он даже не знал, по какой линии он был их потомком. Может быть, по отцовской? Было ли именно это истоком злобы, которую его отец умел выражать только в насилии по отношению к близким?

Малик не знал, и, по правде говоря, это не имело никакого значения – по отцу ли, по матери, но это было его наследие, с которым ему теперь придется как-то жить.

Лжец. Убийца. Палач. Монстр.

Именно поэтому Малик взял с Яемы обещание сохранить в тайне то, что они видели в некрополе, и поэтому, когда они наконец выбрались на поверхность, солгал Фариду и сестрам, что скипетра в городе мертвых не было. Фарид не скрыл своего разочарования, но сделать ничего не мог и просто велел Малику продолжить поиски.

Чем Малик с Яемой и занялись. Каждый день по многу часов они рылись в древних манускриптах, пытаясь найти в них упоминания о флейте. Малик был благодарен Яеме за компанию, ведь Лейлу и Надю он видел нечасто – они обе занимались, под руководством Ханане, уходом за пострадавшими при землетрясении людьми. Но даже если бы они были сейчас вместе, он бы не знал, что им сказать. Лучше уж он будет в одиночку нести груз нового знания об их прошлом.

Лжец. Убийца. Палач. Монстр.

В эти дни он разговаривал почти исключительно с Яемой, и она оказалась прекрасной собеседницей. Он по-прежнему ловил на себе ее долгие взгляды, у нее по-прежнему начинали блестеть глаза, когда ее ладонь дольше необходимого задерживалась на его руке. Но он не реагировал на ее авансы, поскольку не заслуживал ее внимания – его кровь несла в себе столько зла, что о нормальных человеческих взаимоотношениях с девушкой он мог только мечтать.

Шли дни. Малик просыпался, ел, сидел в библиотеке, шел спать. На следующий день все повторялось. Он улыбался и разговаривал, внешне выглядел как обычно. Никто из окружающих не говорил ему, что он изменился.

Но внутри у него не было ничего. Ни тревоги. Ни страха.

Ничего.

А затем, вечером третьего дня после землетрясения – дня Ветра, – что-то все-таки появилось: уже знакомое тянущее ощущение в груди, пришедшее откуда-то издалека.

От Карины.

Когда оно возникло, Малик уже лежал в постели и рассеянно перелистывал страницы книги. В прошлый раз ее зов звучал как отчаянная мольба о помощи, но в этот раз он был ненавязчивым, почти нежным. Это была просьба, которую Малик мог принять или отклонить по своему усмотрению.

Если бы в ее зове слышались властные нотки, Малик не ответил бы на него. Но ему был предоставлен выбор – а этого ему так не хватало в его теперешней эмоциональной агонии, где он не контролировал ровным счетом ничего.

Поэтому, несмотря на то, что его разум онемел и отказывался хоть как-то функционировать, он проследовал вдоль нити нкра навстречу Карине.

– Что с тобой случилось? – Карина протянула руку, словно бы затем, чтобы коснуться его лица, но не завершила движения и опустила ее.

Они стояли друг напротив друга. Тишину нарушал только ровный шум джунглей. Они снова оказались рядом с деревней Баии и Кхену, хотя ни той, ни другой не было видно. В высокой, колышущейся от ветра траве зажигались светлячки. В отдалении, под пологом крон деревьев, кричали мартышки.

Малик представил, как он сейчас выглядит: серый, осунувшийся, вся кожа в синяках разной степени зрелости.

– Ничего, – соврал он.

– Судя по твоему виду, этого не скажешь. – Карина сжала кулаки. – Это Совет? Они наконец выяснили, что ты улраджи.

Он совсем забыл, что Карина ничего не знала о его договоренности с Фаридом и о том, что он фактически живет в ее доме. В надежде сместить фокус ее внимания, он спросил:

– А что случилось с тобой?

Со дня схватки с Мааме Коготки прошло очень мало времени, но волосы Карины выросли до невероятной длины.