Аппетит резко пропал. Я отодвинула тарелку и, промокнув губы салфеткой, отчеканила:

— Я сыта. Идем.

— Мы пойдем, когда опустеет твоя тарелка. Ешь.

Приказ прозвучал ударом хлыста. Не съем — за шиворот сложит.

Я не почувствовала ни вкуса мяса, ни вкуса гарнира, когда рваными движениями рубила стейк и запихивала в себя. Ребячество, понимаю, но других способов выразить негодование у меня не было.

— Доволен?

Будь мой взгляд стилетом, от дракона бы живого места не осталось!

— Твое желание скоро сбудется. Драконы не вечны, знаешь ли, как и твоя ненависть. Мои дни подходят к концу. Идем.

В смысле, его дни подходят к концу? Что это значит?

Ненависть как рукой сняло.

То есть, я по-прежнему была не в восторге от всего случившегося, от хамского отношения, угроз и шантажа, но… Одно дело, когда у тебя есть ненависть, чтобы ненавидеть и пытаться изменить партнера, а другое дело, когда он лежит в земле. Тогда все теряет смысл. Любые действия, слова, мысли — все бесполезно, если человек мертв. Или дракон. Или неважно кто.

— Не надейся, я уйду не так скоро, как ты рассчитываешь, — добавил дракон, словно почувствовав мой давящий взгляд в свою спину.

А я сторицей вернула дракону его внимание за завтраком, пока мы шли по лабиринтам дворца. В этот раз ничего, кроме мощной драконьей спины, не заметила. Куда мы шли, что нас окружало, было ли красиво. Наверняка было, но какая разница?

В память врезалась только винтовая лестница, потому что она почти полностью скрыла покрывалом тьмы впереди идущую фигуру, выплывающую из мрака сияющим ореолом только в редких пятнах от факелов.

— Мы пришли, — дракон резко обернулся, и я впечаталась носом в его грудь.

Да что ж такое-то? Где-то это у нас уже было.

— Ты отличная актриса, и можешь сколько угодно играть амнезию, но за этой дверью мой отец. И ты не покинешь комнату, пока не исцелишь его.

Тяжелые ладони дракона легли на мои плечи как кандалы. Обманчиво-мягкие, они в любое мгновение могли уничтожить меня, как тростинку.

— Я уже говорила, что не владею магией.

— Молись, чтобы природа сделала все за тебя, — от улыбки-оскала по коже пробежали леденящие мурашки. Мне не дали и слова вставить, небольшая дверь с легким скрипом отворилась.

Изнутри лились тепло и мягкий свет, пахло травами и болезнью. Что-то щелкнуло внутри меня, в районе солнечного сплетения закопошился теплый мягкий комочек и толкнул меня внутрь. Вопросы выключились, включились инстинкты.

Я отодвинула дракона и вошла.

Небольшая уютная комната больше походила на склеп. Не потому, что плохо выглядела, а потому, что пропитана смертью. Она витала в воздухе, кружила над крупной фигурой дракона, неподвижно лежащей на широкой кровати с высоким резным изголовьем.

На кресле в углу комнаты сидела служанка. Увидев нас, она бросила шитье, подскочила и согнулась в глубоком поклоне.

— Господин…

— Брось, Нора. Как отец?

— Совсем плох, господин. Уже сутки в беспамятстве. Доктор сказал, что ни времени, ни надежды больше нет. Ему поможет только чудо.

— Это чудо уже здесь. Выйди.

Мне достался робкий взгляд, полный слез и надежды. Женщина кивнула, подобрала свои вещи и мышкой юркнула за дверь, бесшумно притворив ее.

Я неотрывно смотрела на дракона, а тепло в груди разрасталось. Этот процесс контролировать не получалось. Сила, куда более мощная, чем осознанная воля, повела меня вперед. Где-то далеко звучал голос Элгада, но я не придала ему значения:

— Что бы ни произошло, помни о резерве. Он у тебя не бесконечен. Если сила выйдет из-под контроля, ты погибнешь.

А тебе как будто бы не все равно.

На краю сознания проскользнула тревога, но ее пушистый хвост лишь мазнул мурашками внизу живота и унесся впрыть за яростной силой, набиравшей обороты. По рукам пробежали жилы древней силы, обнажая рисунки узоров. Они пылали и давили руки тесными перчатками, а я смотрела на незнакомого дракона, и не понимала, что делать. Большой, мощный, яростный… его сила по-прежнему жива, но будто под оковами. Она бьется, но не может вырваться наружу. Мужчина словно в коконе, мешающем этой силе пробиться, или перенаправляющем ее. Он как огромная живая батарейка, питающая кого-то или что-то.

В какой-то момент мир изменился. Я подошла вплотную к кровати, чтобы лучше рассмотреть его новую версию, наполненную разноцветными потоками и нитями. Они окутывали тело дракона, метались по комнате, некоторые уходили за ее пределы. Возникло желание разрешать одну жилу — огромную, жирную, искрящуюся красным светом. Она как трубопровод откачивала жизненную энергию пациента и передавала ее за пределы не только комнаты, но и королевского дворца.

Но как перерезать? Как это убрать?

Поднялся ветер. Ладони зачесались, как в прошлый раз, при переходе в другое измерение. Края ковра, на котором стояли мы с Элгадом, взмыли в воздух, хлестая нас мохнатыми змеями. Закружили в магическом вихре пилюли, микстуры, примочки. Миска с отваром опрокинулась, и зелье крупными каплями рассредоточилось по воронке перехода, наполняя ее пряным ароматом с легкой горчинкой.

Переход. Если переместить дракона в другой мир, наверняка все нити с этим оборвутся. Они попросту не смогут существовать, если не будет адресата. Логично? Логично.

Тогда идем!

И мы пошли. Вихрь закружил сильнее, стискивая нас плотным кольцом. Я присела на кровать пациента, Элгад встал вплотную ко мне, отбивась от домашней утвари и медицинских инструментов, как от летящих в нашу сторону теннисных мячей.

Хлопок и тишина.

— А ты мастер выбрать точку входа, — прозвучал насмешливый голос.

Я испугаться не успела, как Алфирея бросилась в нашу сторону, но дракон черной молнией метнулся ей наперерез. Завязалась драка. Я переместила нас троих и кровать до кучи в какое-то заброшенное строение. Из минусов: темно, сыро, отвратительно воняет. Из плюсом — можно не бояться повредить обстановку.

Пока взрослые дрались, я осмотрела пациента. Он был скорее мертв, чем жив и совершенно не горел желанием мне помогать. Цветных линий я больше не видела, но это не помогало, ведь дракон все также недвижимо лежал на кровати, бледный лицом и холодный как ящерица. Я пошлепала его по щекам, прощупала пульс — результата не было.

Да что ж с вами не так, ящерицы вы недоделанные? Если из-за ленивой коронованной лягушки я лишусь отца, эта болезнь по сравнению с моим гневом покажется ему детской забавой.

Гнев и ярость — отличная движущая сила. Во все времена человек, охваченный гневом, был способен на подвиги и безумства. Чаще всего одно от другого неотличимо.

Меня охватило нечто подобное. Тело вспыхнуло как спичка, яростный разряд силы прострелил от пяток до