на белку, которая сидел в листве дерева, цепляющегося своими корнями за самый край горной тропинки.

Между нами было несколько сотен метров, и тем не менее я видел каждую волосинку на теле мохнатого создания.

Белка смотрела прямо на меня. В этом не было ничего необычного — просто испуганный зверёк заметил огромную чешуйчатую птицу.

Маленькие чёрные глазки повторяли траекторию моего полёта до тех пор, пока я не скрылся за горной вершиной.

Я уже было полетел дальше, как вдруг странное ощущение вернулось. В этот раз за мной следила чайка, которая сидела на скрюченной коряге. А вместе с ней — сойка и ещё стайка воробьёв, которые, точно листья, усеивали веточки куста.

Все эти создания смотрели на меня не отрываясь, и с каждой секундой их становилось всё больше и больше. Дюжины и дюжины мохнатых и пернатых голов обращались в мою сторону.

Что происходит?

Не успел я прийти в себя, как вся земля, казалось, превратилась в один огромный, пристально наблюдающий за мною глаз.

У меня возникло ощущение, будто моё сердце схватила огромная ледяная рука.

Волнение острой бритвой упиралось в мой затылок. Это и есть тот самый «вечный хлад»? Нет, не похоже... Но тогда что здесь происходит? Что или... Кто?

Неуютное ощущение стремительно нарастало; уже даже черви начинали вырывать себя из земли, только чтобы посмотреть на меня, как вдруг... Всё прекратилось.

Звери опустили головы и вновь стали заниматься своими делами. Белки полезли в свои дупла, воробьи стали прыгать с ветки на ветку, а аисты, наклонив головы, начали высматривать в горных долинах мохнатые спины полевых крыс.

На меня больше никто не смотрел. По крайней мере пристально и в таком количестве, чтобы это казалось странным и пугающим.

И тем не менее тревога ещё долгое время эхом ударялась о стенки моего сердца; здесь что-то было не так, что-то совсем не так, и когда я в следующий раз прилёг на горный ковёр, я уже не чувствовал себя в безопасности, но постоянно смотрел по сторонам...

В этом неприятном ощущении тревоги мой полёт продолжался ещё неделю.

Шапки на горных вершинах становились всё более пухлыми; в какой-то момент они наводнили прежде зелёные низины, и мир превратился в царство ослепительной белизны.

Из-за плотной ледяной коры горные тропы теперь напоминали лабиринты с кривыми зеркалами.

С каждым километром температура падала на долю градуса; в какой-то момент на моих крыльях стали прорастать венки голубоватого инея. Слюна, которая время от времени вытекала из моей пасти, немедленно замерзала, со свистом пикируя в белую бездну.

А потом горная гряда закончилась, и снизу побежала сплошная белая пустыня. Небо стало пасмурным. Линия горизонта сделалась такой размытой, что различить, где небо, а где земля было почти невозможно.

Так продолжалось ещё несколько дней. Белоснежное поле тянулось без конца и края. Казалось, я вылетел за пределы материального мира, свалился с краешка абзаца в пространство белого листа, на которое смотрят писатели, когда пытаются придумать, что писать дальше.

Наконец я приземлился на заснеженную землю и, щурясь, уставился на горизонт. Куда ни посмотри — направо, налево, назад и вперёд —простиралась сплошная белизна. От неё кружилась голова. Стоило только повернуться, и становилось совершенно непонятно, куда ты смотрел до того.

47. подо льдом

Вокруг всё было настолько однообразным, что вскоре я потерял уверенность, лечу я вперёд, или просто барахтаюсь на одном месте. Даже ветер притих, и на смену ему пришёл сухой и трескучий мороз.

Хорошо ещё, что он не представлял для меня опасности. Щипался, но не более того.

И всё же, что мне теперь делать? Просто лететь, пока я что-нибудь не замечу? Если этот мир представлял собой планету, рано или поздно я вернусь на прежнее место. Но сколько займёт такой перелёт? Великие крылья хотя и обрели самостоятельность, — кстати говоря, нужно будет оставить им записку, — мне всё же было не по себе оставлять их так далеко от родной горы.

Моё прошлое погружение продолжалось примерно месяц; на данный момент мой полёт длится уже двенадцать дней. Уже скоро мне пора будет возвращаться, иначе я рискую не успеть.

Ладно... Имеется ещё запас примерно в три дня. Тогда и посмотрим.

Я мысленно отмерил себе срок и уже было расправил крылья, как вдруг почувствовал, будто что-то удерживает мою лапу.

Причём крепко.

Я резко опустил голову... А затем облегчённо выдохнул, когда увидел, что мои когти обросли блестящей ледяной корочкой, которая приковала их к снежному покрову.

Фух... А я уж было подумал, что мою ногу кто-то схватил.

Я потянул её и запросто разбил ледяную корочку. Вместе с ней по сторонам разлетелись комочки снега, обнажая землю, которая представляла собой сплошную ледяную толщу. Я уже собирался взлететь, когда моё внимание зацепилось за неё...

И зависло.

Там что-то было.

Подо льдом что-то было... Но что? Я прищурился... И похолодел.

За прозрачной и кривой, как донышко бутылки, поверхностью расплывалось лицо. Там, внизу, в позе солдатика находился человек. Голова его была приподнята, а синее, похожее на сморщенную резиновую маску лицо, не имевшее глазниц, обращено к небу.

Я шагнул назад.