чтобы обеспечить своим ставленникам власть над крупными областями или даже высшую власть на уровне всей страны. В воровских казаков могли превратиться и выходцы из казаков вольных, и предатели из городских контингентов служилых казаков, и деклассированный элемент — бывшие крестьяне, бывшие холопы (в том числе боевые), бывшие стрельцы, иногда даже «служилые люди по отечеству», то есть дворяне из числа беднейших. После 1613 года Смута постепенно сошла с пикового положения и покатилась под гору. Но тысячи и тысячи воровских казаков не получали ничего доброго от восстановления старого порядка. Возвращение в «тяглые» слои их не устраивало. Мало кто желал расказачиваться в сапожники и пахари, тем более идти работать на помещика, прежде хлебнув волюшки. Многие искали возможности перейти в служилое казачество, то есть покинуть Смуту в достойном общественном статусе. Но государству не требовалось служилое казачество в столь значительных объемах, да и оплатить его услуги правительство в принципе не могло. Особенно если учесть, что воровские казаки, ведя переговоры о приеме на службу, выторговывали себе высокое жалованье… Здесь у правительства намечались, как сказали бы современные менеджеры, «трудные переговоры». И все-таки именно этот слой воровского казачества давал надежду на компромисс. Ну а какой-то процент «воровского» казачества не видел причин расставаться с буйной мятежной жизнью, уходить из разбоя и оставлять мечтания о новых раундах борьбы за власть. С этими, последними, не было почвы для переговоров. Тут только один способ вести дела мог привести к успешному решению проблемы: всех перебить или, на худой конец, изгнать из пределов царства. Никаких компромиссов. Биться насмерть?

К сожалению, в 1614-м роль первой скрипки среди «воровского» казачества сыграла последняя группа. Та, с которой не представлялось возможным договориться.

К ним добавились казаки малороссийские, или «черкасы», как их еще называли. По собственной воле и в составе армий Речи Посполитой они являлись на земли России, чтобы грабить, убивать, «отгонять полон». Этим чужой земли было не жаль, они воспринимались как беда горчайшая, хуже воинов крымского хана, приходивших за добычей и полоном.

Шли тяжелые бои в Угличском, Кашинском и Белозерском уездах. Пострадали Торжок и город Любим, позднее — богатая торговая Чаронда. Подверглись разорению Пошехонье, Молога, Череповец, Каргополье, Костромской, Романовский и Ярославский уезды. Каргополье ужаснулось дикой свирепости казаков: там погибли тысячи зарубленных и сожженных ими людей. На несколько месяцев Вологда попала в блокаду воровских казаков, перенявших дороги вокруг нее. Казаки вышли под Ростов (!) и там занялись бесчинствами и разбоем. В Ярославле ожидали казачьей атаки со дня на день.

Запустело множество сел и деревень…

Более того, на севере начало возникать странное государство в государстве, а именно неподвластная царю и постепенно растущая область, где всем управляли казачьи атаманы. Для едва живой после Смуты истекающей кровью России эта северная казачья республика была, как раковая опухоль, неожиданно открывшаяся у раненого солдата в госпитале…

«Новый летописец» — памятник XVII столетия — рисует ужасающую картину: «Древний враг наш дьявол… вложил в простых людей казаков корысть большую и грабеж и убийство православных христиан. Был же у них старейшина именем Баловень, с ним же были многие казаки и боярские люди, и воевал и предавал запустению Московское государство. Была же война великая на Романове, на Угличе, в Пошехонье и в Бежецком Верху, в Кашине, на Белоозере, и в Новгородском уезде, и в Каргополе, и на Вологде, и на Ваге, и в иных городах. Другие же казаки воевали северские и украинные города и многие беды творили, различными муками мучили, так, как и в древние времена таких мук не было: людей ломали на деревьях, и в рот [пороховое] зелье сыпали и зажигали, и на огне жгли без милости, женскому полу груди прорезывали и веревки продергивали и вешали, и в тайные уды зелье сыпали и зажигали; и многими различными иными муками мучили, и многие города разорили, и многие места опустошили. Царь же государь и великий князь Михаил Федорович всея Русии, услышав о тех бедах, послал в Ярославль боярина своего князя Бориса Михайловича Лыкова, а с ним властей, и повелел их [казаков] своим милосердием уговаривать, чтобы обратились на истинный путь». Другая русская летопись кратко сообщает: «Казаки, вольные люди, в Русской земле многие грады и села пожгли и крестьян жгли и мучили». Значит, надо принимать меры…

Историческая миссия князя Бориса Лыкова состояла в бескомпромиссной борьбе против непримиримой части воровского казачества и трудных переговорах с наиболее разумным его слоем. Князь выполнил эту задачу наилучшим образом.

Наилучшим из возможного. Иначе говоря… отважно, искусно, дерзко, с преданностью по отношению к государю и беспощадной жестокостью в отношении казаков.

Итак, 1 сентября 1614 года Земский собор постановил отправить в Ярославль большую делегацию для переговоров с воровскими казаками. По обычаям того времени делегация получила одновременно духовного главу и светского. Роль первого исполнял архиепископ Суздальский Герасим, роль второго — боярин князь Борис Михайлович Лыков. С ними отправился воинский отряд, который по малочисленности своей (250 ратников) не мог самостоятельно подавить казачий мятеж, но был способен либо исполнить охранную службу, либо стать ядром карательной армии.

«Посольство» получило от государя два поручения. Первое: договориться с казаками, взять, сколько можно, на службу, обещать хлебное и денежное жалование и, конечно же, прощение всех прежних мятежных действий. При этом современные специалисты не согласны в одном вопросе: всех ли бралось правительство взять в казаки или для кого-то свобода и прощение означали возврат к прежним занятиям, например к холопству?

А если это первое поручение выполнить не получилось бы, тогда его заменяло поручение второе, отданное одному Лыкову, а не всей делегации: сформировать полевое соединение или несколько полевых соединений, которые силой раздавят осиное гнездо на Русском Севере. Еще один воевода, А. Ф. Палицын, получил задание идти к Торжку, собрать и определить на службу казачьи отряды, разбредшиеся из полосы военных действий со шведами.

Правительственная группа, добравшись до Ярославля, попыталась вести оттуда переговоры с казаками из окрестных земель. Те не соглашались на компромисс, не шли на службу, не оставляли своих банд. Документы того времени доносят до наших дней печальные известия о тщетности переговоров: «Посланцы же пришли в Ярославль те, которые ездили к казакам, и возвестили… о непреклонном их свирепстве». Нельзя сказать, что на правительственные условия не подписался никто. Нет, какая-то часть казаков дала себя уговорить. Но и те в значительной мере действовали лукаво: многие из их числа, поддавшись для виду, скоро вновь вернулись к разбойному промыслу.

Тогда местному населению велено было отставить преступную торговлю с воровскими казаками, сбывавшими награбленное «рухлядишко». Полумера, конечно. В ней имелся смысл только до того момента, пока под рукой у Лыкова не соберется достаточно войск