– И сейчас, и вообще.

– Сейчас мы выпьем по чашке кофе и поедем к Гончару.

– Ты уверена? А вдруг мы опять не сможем выйти?

– Сделаем так: в дом зайдет кто-то один, например я, а ты останешься снаружи. И, если я не вернусь через пятнадцать минут или не позвоню, ты вызовешь полицию.

– Нет, это опасно, поэтому пойду я, – отрезал Коля. – А ты останешься ждать, и это не обсуждается.

– Хорошо, – согласилась Люся. – После постелей Гончара спать на таких койках ужасно.

Молока в доме не оказалось, сахара тоже, кофе получился горький и одновременно пресный.

Одежда под дождем быстро промокла.

Ехали на метро. Больше оно Люсю не пугало. Ей вообще казалось, что из нее вычерпали все чувства и эмоции и теперь ее ничто не волнует: внутренняя усталость и пустота, не горечь, не печаль, а равнодушие. Безучастность и отрешенность. Никаких распускающихся в груди цветов или порхающих бабочек – новое и очень странное состояние. Как опухшая после долгих слез голова. Заторможенная безучастность.

Пассажиров в вагоне было немного, но они все равно встали возле дальних дверей, чтобы разговаривать.

– Ну, допустим, – размышлял Коля вслух, – пусть Гончар гипнотизер и все такое, я даже готов допустить, что на обед они кормили нас галлюциногенами или пускали какой-то психотропный газ. Даже наше разделение я мог бы, вероятно, объяснить. Но вся эта тема с персонажами… Ее я понять никак не могу. Они же на самом деле пропали, стоило ему захотеть. Козетта гналась за тобой по коридору, а потом в один момент исчезла.

– Возможно, ее отвлек Корги. Ты же видел, что он-то никуда не делся. А это доказывает, что Гончар придумал все это. Может, они даже нарочно подыгрывали ему?

– Точно, – вспомнил Коля, – Корги так и говорил, что все играют свои роли. А ведь сколько мы видели фильмов, где богатые, уставшие от однообразия жизни люди, которым уже нечего больше хотеть, играют с другими? Может, это была постановка со всякими спецэффектами и нас просто разыграли? – Он очень обрадовался этому своему предположению.

– Хочешь сказать, что сейчас мы приедем, войдем в дом, и они такие выскакивают в колпачках и с дудками: «Та-дам! Это был розыгрыш»?

– Слушай, а ведь и в самом деле, – еще сильнее воодушевился брат. – Помнишь, я тебе говорил, что видел Шуйского на остановке и потом он это упорно отрицал? Точно. Они просто нанятые актеры – вот и все. Он сбежал по своим личным делам с рабочей площадки, потому и не хотел сознаваться.

Люся почувствовала, как внутри у нее шевельнулось чувство, похожее на надежду.

– Значит, они все актеры?

– Все-все. – Коля ободряюще обнял ее. – Увидишь ты своего Корги, не сомневайся. А может, нам Гончар еще и денег заплатит.

Больше ни о чем другом Коля уже думать не мог. Он снова строил грандиозные планы и фантазировал, а когда вышли из метро, сам предложил купить торт.

Люся так не веселилась, ей нужно было убедиться во всем наверняка. Слишком уж яркие и ужасающие впечатления ей довелось пережить.

Оставив сестру в «Лайме и корице», чтоб не мокла, Коля побежал к дому Гончара.

Первым делом его насторожили приоткрытые ворота – сколько они пробыли в доме, ворота никогда не открывались.

Войдя во двор, он оторопело замер перед подъездом. Брусчатка была сбита, и дыры закиданы кусками асфальта, ступени на крыльце раскрошились, дверь оказалась приоткрыта.

Коля осторожно заглянул внутрь, и в лицо пахнуло резким запахом сырости, мокрого кирпича и мочи.

Скорей всего, это был другой двор, очень похожий, но соседний, потому что калитки, ведущей в сквер, здесь не было, только алюминиевые листы забора.

Коля вернулся на улицу и обошел дом с облупившейся и потускневшей фасадной части. Оглядел перекресток и симпатичный дом напротив, где на последнем этаже они всегда видели человека. Без сомнений, это дом Гончара, однако совсем не тот.

Не заходя во двор, Коля позвонил сестре.

– Приходи, пожалуйста, скорее, здесь опять что-то непонятное происходит.

– Ты в доме? – забеспокоилась она. – Там опасно?

– Я не в доме. И пока не опасно, но ты должна это увидеть.

В молчаливом потрясении они стояли посреди Люсиной спальни. Как и на всех остальных этажах, здесь были лишь голые потрескавшиеся стены с крошащейся штукатуркой, вспучившиеся и перекосившиеся двери, усеянный кирпичной крошкой, камнями и стеклом паркетный пол. С грязно-серых потолков свисали ошметки слоящейся краски и оборванная проводка. И если здесь и существовала жизнь, то с тех пор прошел уже не один десяток лет.

Подобная картина была везде: в каждой квартире и каждой комнате. Кое-где попадалась старая, годная лишь для свалки мебель, матрасы и пустые рамы зеркал.

Исключение составляла только квартира Гончара на втором этаже. Обстановку в ней условно можно было назвать жилой. Однако выглядело все по-нищенски убого и жалко. Просиженная выцветшая мебель, грязные мутные окна, запах лекарств и старости. Здесь они нашли десяток набитых одеждой коробок, несколько книг, действительно принадлежавших перу Олега Васильевича Гончара, и несколько трехлитровых банок с советской мелочью.

Единственное место во всем доме, оставшееся неизменным, – пятый этаж, который в сравнении с остальной обстановкой, по их воспоминаниям, сохранился лучше всего: горы пивных банок, разбросанные игрушки, журналы, пластинки и даже один манекен.

Поднявшись до верха, брат с сестрой снова спустились в квартиру, которую считали своей. Все это время, находясь в глубоком эмоциональном потрясении, они почти не разговаривали.

– Нет, ну, предположим, это постановка или розыгрыш, то даже при всем желании за одну ночь невозможно устроить такую разруху, – недоумевал Коля.

– Мы же не могли все это время жить здесь. – Люся отказывалась верить своим глазам.

– Но где-то же мы жили?

– Не спрашивай меня ни о чем, еще немного – и я просто заору в голос. – Люся остановилась возле окна, как стояла каждый день с момента их приезда и смотрела на ту же улицу, дом напротив и город за ним, которые в отличие от этого дома ни капли не изменились. – Ты уверен, что это не снится нам прямо сейчас?

Коля выглянул из-за ее плеча на улицу.

– Я больше ни в чем не уверен. Думаю, нам нужно возвращаться домой к отцу. Кажется, Москва нас победила.

– А как же твой универ и поступление?

– Даже если я пройду по баллам, то у пилотов очень строгий отбор по психике, а после всего, что случилось, я завалю любую комиссию.

Люсин взгляд прощально скользнул по привычному городскому пейзажу: историческим фасадам, улицам, светофору. Тяжело вздохнув, она направилась к выходу, но потом, словно опомнившись,