Сидя напротив нее за столом, миссис Питт еще подмечала гнев, сквозивший в ее движениях и в том, как мисс Мойнихэн крепко сжимала вилку, в напряженности ее осанки и в том, как она любезно разговаривала со всеми присутствующими, кроме брата или Айоны.

Теперь обсуждали уже не Египет с его Нилом, храмами, пирамидами, иероглифами и развалинами. Речь зашла о недавно впервые поставленной опере Верди «Отелло».

– Очень мрачная, – неодобрительно сказал О’Дэй, передавая Шарлотте апельсиновый мармелад. – Поистине, для партии Отелло нужен героический голос и невероятный подъем чувств.

– И актер должен быть замечательный, наверное, чтобы исполнить такую роль, – добавила Джастина.

– Да, разумеется, – кивнул Карсон, наливая себе еще чая. – И на роль Яго тоже требуется замечательный артист.

Кезия взглянула на Шарлотту, словно собиралась что-то сказать, но не решилась. Однако все, что она думает о прелюбодеянии, предательстве, ревности и подлости, можно было ясно прочесть по ее глазам.

– Да, для этой роли потребуется прекрасный баритон, – улыбнулась мисс Беринг, оглянувшись по сторонам. – А партия Отелло, я полагаю, теноровая?

– Естественно, – рассмеялся Падрэг, – главные герои всегда поют тенором!

– Но в «Риголетто» тенором поет злодей, – вставила Эмили и тут же покраснела от досады на саму себя.

– Совершенно верно, – подтвердила мисс Мойнихэн, – лицемерный дамский угодник. Безнравственный, бесчестный и безжалостный.

– Но зато поет он, как ангел, – перебил ее Падрэг.

– Если ангелы поют, – сухо заметил Фергал, – то они, наверное, также и танцуют, и рисуют картины…

– А что, на небесах есть краски и холст? – спросил Лоркан. – А я-то думал, что там все невещественное, эфемерное… бестелесное, беспартийное, бесстрастное… – Он искоса взглянул на Мойнихэна, а потом на Айону. – Но мне кажется, что так скорее выглядит настоящий ад… во всяком случае, для некоторых.

– Однако ангелы доносят до трона небесного наши молитвы, – вмешалась Шарлотта, – а их весьма затруднительно изложить языком танца.

Джастина расхохоталась, и почти все остальные тоже, радуясь тому, что, по крайней мере, исчезло напряжение. Фантазия рисовала присутствующим нелепые картины, как танцующие ангелы мимикой излагают людские просьбы. Последовали одно-два соображения на этот счет, в юмористическом духе. Когда же все немного успокоились, О’Дэй стал расспрашивать Джека о местных достопримечательностях.

«Интересно, – подумала миссис Питт, наблюдая за присутствующими, – станет ли Карсон О’Дэй вождем национальной партии, если Парнеллу придется уйти в отставку?»

Он, казалось, больше других был способен внимать доводам разума и сочувствовать. Однако за спиной у этого человека была тяжесть унаследованных традиций, как и у всех остальных, и он должен был неуклонно следовать по стопам другого выдающегося сильного лидера. Его брат был искалечен туберкулезом, иначе сейчас он бы занял место у руля. Теперь же Карсон в одиночку должен отстаивать фамильное превосходство и исполнять священный долг патриотизма. А это тяжкое бремя.

Шарлотта искоса поглядела на О’Дэя, на его квадратное лицо, гладкие, довольно тяжелые щеки и ровные полоски бровей. Оно разительно отличалось от лица Падрэга Дойла. Да, этому мужчине свойственно воображение, но не остроумие, не способность быстро и легко смеяться. Вместо этого миссис Питт видела в нем прямолинейность, сосредоточенность и ясное понимание цели. Такого человека очень нелегко узнать, но если это удается, то можно рассчитывать на несомненную и полную преданность. Она бы поняла Айону, если бы та бросила вызов подобной определенности. Хотя бросание вызова не всегда забавно, разве только веришь, что есть шансы преуспеть, как бы ни отдален был успех. Нет, подумала Шарлотта, никому не удалось бы манипулировать Карсоном О’Дэем – над ним властны только его собственные устремления к победе.

Питту завтрак тоже показался трудным, но по другим причинам, чем его жене. Он не ощущал никакой обязанности смягчать светские трения, хотя и сочувствовал тяжелой доле Эмили. Ему не хотелось, чтобы доля эта стала еще тяжелее, но сейчас он был всецело поглощен вопросом, кто убил Эйнсли Гревилла, и страхом, что Юдора, несмотря на ее возражения, что-то знает, но ни за что не хочет в этом признаться даже самой себе.

Однако суперинтендант не мог ее за это осуждать. Эту женщину так глубоко ранили, что если она хотела остаться лояльной по отношению к брату, ее желание легко было понять.

Питт оглядывал также сидевших за столом, все время думая о том, кто еще из них мог оказаться преступником, взвешивая все «за» и «против». Дойл очень красноречиво о чем-то говорил с напряженным лицом и немного жестикулируя над белой льняной скатертью, по краям которой был вышит герб Эшвордов. Руки помогали ему подчеркнуть то, о чем он рассказывал.

Фергал Мойнихэн слушал его так, словно ему было интересно, но почти ежеминутно взглядывал на Айону. Ему не очень хорошо удавалось скрывать свои чувства.

Если Лоркан это и замечал, то вел он себя гораздо умнее и серьезнее. Его худое, напряженное лицо и глаза необычного кобальтово-синего оттенка рассеянно глядели в пространство, но когда Падрэг говорил что-то особенно любопытное, он внезапно улыбался, и улыбка делала его лицо потрясающе живым и выразительным. Однако такой момент проходил, и Макгинли опять погружался в мир сугубо личных раздумий, хотя они, по-видимому, не причиняли ему боли и были сродни грезам, которые нельзя было назвать неприятными или горестными.

Несколько раз Томас ловил взгляд Шарлотты. Она прекрасно выглядела в резком свете осеннего утра с ее смугловатой кожей цвета меда, чуть зарумянившимися щеками и глазами, которые потемнели от волнения. Миссис Питт, казалось, беспокоилась за всех и каждого. Она неоднократно взглядывала на Кезию, опасаясь, не скажет ли та чего-нибудь неприятного в своем все еще разгоряченном состоянии, и все время помогала Эмили, направляя разговор в нужную сторону, стараясь быть веселой и обходить опасные темы.

Питт очень обрадовался первой же возможности извиниться, встать из-за стола и пойти на поиски Телмана, который, конечно, будет груб, резок и раздражителен от того, в каком положении оказался, и от того, что дом богат и роскошен, а четыре пятых живущих здесь людей – слуги, но суперинтендант не станет снисходить к его чувствам. Он сделает вид, что не понимает, чем тот недоволен.

Почти сразу же за ним из столовой вышел Джек. Томас подождал его у подножия лестницы.

Лицо у Рэдли вытянулось. Он скорбно улыбнулся свояку. Вид у него был усталый. Оказавшись рядом с ним, Питт заметил тонкие морщины у его глаз и рта. Да, это был уже не тот модный красавец, в которого влюбилась Эмили и чье довольно раскованное обаяние сначала пугало ее, заставляя считать Джека пустым малым. Глаза у него все еще были по-прежнему красивы, ресницы оставались все такими же длинными и темными, но появилось в нем и нечто новое. В начале его жизни в обществе у Рэдли не было денег – был только хорошо подвешенный язык, остроумие и уменье льстить с искренним видом и развлекать, как будто бы совершенно к этому не стремясь. Этот человек посещал многие дома и всюду бывал желанным гостем. Он сделал свою способность нравиться образом жизни и не брал при этом на себя никаких обязательств.