речевое общение, тем не менее, без какого-либо «серьезного» синтаксиса. В данном случае причина проста: требуется некоторое время для того, чтобы научиться распознавать грамматическую структуру, содержащуюся в определенных высказываниях, которые можно услышать в сообществе, пользующемся звучащим языком. Это важный факт в любых дискуссиях об эволюционном происхождении грамматики. Маленькие дети, естественно овладевающие звучащим языком, хотя и обладают всеми необходимыми когнитивными и социально-когнитивными возможностями и мотивациями, а также сложившимся языковым сообществом, в котором они живут, тем не менее, начинают говорить не синтаксически структурированными высказываниями, а простыми с синтаксической точки зрения конструкциями, пока не использующими продуктивных синтаксических средств.

6.1.5. Резюме

Если говорить об эволюционном развитии, ни одна из ситуаций, разбиравшихся нами выше (кроме естественной коммуникации человекообразных), не характерна для ранних стадий эволюции человека. «Говорящие» обезьяны растут в современных условиях рядом с людьми, а все маленькие дети обладают когнитивными возможностями, которых у древних людей, вероятнее всего, не было, в особенности — навыков воспроизведения смены ролей и навыков совместных намерений. Так что наша модель первых этапов эволюции грамматики должна представлять собой некое сочетание этих различных ситуаций (кратко охарактеризованных в табл. 6.2). Коммуникативные средства, которые наш воображаемый Homo мог бы в то время иметь для того, чтобы произвести это потенциальное сочетание (см. главу 5), — это указательный жест и конвенционализированные интенциональные движения (conventionalized intention-movements), поскольку полноценные иконические жесты предполагают возникновение коммуникативного намерения (см. раздел 5.2.2).

Несколько более простой нашу задачу делает то, что, помимо естественных жестовых последовательностей человекообразных обезьян, во всех остальных описанных ситуациях индивиды демонстрируют подлинные жестовые сочетания со схожей простой грамматической структурой — в том смысле, что они делят референтную ситуацию на составные части, часто — на события и их участников. Интересно, что хотя, и указательный жест, и пантомима могут сами по себе обозначать объекты или действия, все индивиды в демонстрируемых ими сочетаниях обычно используют указательный жест для обозначения объектов (участников событий), а пантомиму — для обозначения событий. Принимая во внимание повсеместное распространение подобных различий в жестовых и звучащих языках мира, мы можем утверждать, что организация событий и их участников (возможно, представляющая собой основу для противопоставления глаголов и существительных) естественным образом появляется как у человекообразных обезьян, так и у человека[24].

Таким образом, мы можем предположить, что первые представители рода Homo на Земле умели создавать не только последовательности, но и сочетания жестов, членящие ситуацию на составляющие (обычно это события и их участники), но при этом без какого-либо синтаксического маркирования их роли в высказывании в целом.

6.2. Грамматика информирования

Представители рода Homo обладают способностью комбинировать несколько жестов для того, чтобы попросить друг друга о чем-либо. В этой связи возникает вопрос: что происходит с их многожестовыми (multigesture) сочетаниями в контексте совместных видов деятельности и совместного внимания, когда они, а именно, Earlier sapiens (букв, «более ранние». — Прим. пер.) выходят за рамки просьбы и начинают информировать друг друга о положении дел с желанием помочь, даже в отсутствие непосредственного сотрудничества (вследствие процессов непрямого взаимного обмена — indirect reciprocity). Информирование, как правило, включает в себя события и их участников, помимо меня и тебя в момент «здесь-и-сейчас», поскольку они касаются вещей, о которых реципиент на данный момент не осведомлен. Коммуникация по поводу этого более широкого круга событий и объектов задает, по меньшей мере, три новых коммуникативных задачи:

Идентификация (Identifying): выходя за пределы просьбы, коммуникант должен иметь возможность упоминать отсутствующие или незнакомые объекты и события, даже используя несколько элементов в качестве единой, функционально связной составляющей, но при этом помещая акт референции, в интересах реципиента, в контекст их совместных понятийных представлений;

Структурирование (Structuring): выходя за пределы просьбы, коммуникант должен иметь возможность синтаксически маркировать, как, кто, кому и что сделал (включая третьих лиц) в указанном событии или положении дел;

Выражение (Expressing): когда в коммуникации возникают мотивы, не являющиеся просьбами, коммуникант должен выделять их (а возможно, и установки других лиц) для реципиента.

6.2.1. Конвенциональные синтаксические средства

Существует множество разных способов решения каждой из этих задач как в жестовой, так и в голосовой модальностях. Во-первых, в современных жестовых и звучащих языках есть много путей идентификации определенных участников и событий для реципиента, когда они не находятся в ситуации «я и ты здесь-и-сейчас». В обеих модальностях, правда, разгадка в том, что коммуникант использует эту ситуацию — т. е. актуальную структуру совместного внимания, совместные знания или дейктический центр по Бюлеру (1934/1990) — для помещения своих актов референции в контекст того, что оба они ощущают или знают совместно. Следовательно, коммуникант, если он может, укажет на что-либо, что есть в поле восприятия, или обозначит объект жестовым знаком, созданным для вещей, уже находящихся в актуальном совместном внимании (например, с помощью местоимений «она» или «оно»). Но для отсутствующих объектов и событий большинство содержательных слов или жестовых знаков в обеих упомянутых выше модальностях является категориальными понятиями (category terms), которые не могут сами указывать на определенные референты; если я скажу или покажу жестами понятия cat ‘кошка’ или bite ‘укусить’, это не станет основанием для подбора реципиентом индивидуальных референтов из фонда наших совместных знаний или откуда-либо еще, без дальнейшего уточнения. Поэтому коммуникант должен указывать направления поиска для нахождения индивидуальных референтов: объекты должны в основном быть локализованы в пространстве, за исключением «концептуального пространства» (conceptual space), а события должны в основном быть локализованы во времени, за исключением «воображенного времени» (imagined time) (Langacker 1991; Croft 1991). Таким образом, в зависимости от ситуации я произнесу или покажу знаками что-то типа the cat ‘кошка’ (если это единственная кошка в нашем общем поле внимания), или ту cat ‘моя кошка’, или the cat that lives in the vacant house on the corner ‘кошка, которая живет в пустом доме на углу’, для того, чтобы выделить одного представителя данной категории. В языке имеется целая референциальная иерархия, зависящая от того, насколько заметен имеющийся в виду референт в нашем актуальном фонде совместных знаний (см. Chafe 1994; Gundel, Hedberg, Zacharski 1993). И я скажу или покажу знаками, например, will bite ‘укусит’ или was biting ‘кусала’, чтобы обозначить, какое конкретное или воображаемое событие я упоминаю, располагая его во времени относительно нынешнего момента. Тот факт, что несколько элементов объединяются в определенном паттерне для того, чтобы оказать влияние на единую связную коммуникативную функцию (например, путем обозначения отдельного объекта или события), означает, что они формируют единую составляющую более крупной конструкции — то