считаем, что на этот раз «жерновам» имперства это оказалось не по силам. Царь-Мужик богатырски устоял и против государственной безличности, и против светской фривольности, и против светского модного безверия.

Стоит отметить, что Александр III исключительное значение придавал конфессиональности своих соратников. С. Д. Шереметьев вспоминает об этом: «Инославные, по его мнению, могли быть и верными подданными, и полезными деятелями, но русскими по духу они быть не могли, и с этой точки зрения едва ли он не первый царь XIX столетия».

Да, ни у кого из его предшественников православность не проявлялась с такой отчётливой и впечатляющей силой.

И эта православность в очень большой мере перешла даже и в последующее царствование. А. Н. Боханов в своей работе, посвящённой православию в России XIX начала XX веков, пишет: «Последние монархи Александр III и Николай II явили такой пример благочестия, аналогов которому за пределами России того периода отыскать невозможно».

Александр III не только искренне любил Православие, но и являлся подлинно верующим человеком, что было достаточно удивительно для российского высшего света, давно охладевшего к религии и сохранявшего чисто внешнее участие в духовной жизни.

Да и не только высшее общество переживало отчуждение от веры, эта духовная болезнь проникала уже и во многие слои населения, что, например, отмечал Н. Лесков, много писавший о священниках и о праведных людях простого звания. И он говорил, что этим россиянам всё труднее жить и обороняться от наступления нового мира, далёкого от библейских истин. Наблюдательный писатель немало не ошибался в своих выводах и даже близость к течению славянофилов (и особенно к их идеологу М. Каткову) отнюдь не приносила ему каких-либо иллюзий в оценке степени религиозности русских людей.

Охлаждение Веры в высшем русском обществе и в целом у русской интеллигенции было едва не всеобщим, и оно сильно отразилось в десакрализации власти. Царское христианское властвование в глазах интеллигенции утрачивало свой сакральный характер. Чувствовала ли это сама верховная власть? Очевидно, чувствовала, но царствование Александра III оказалось единственным временем имперского XIX века, когда сильный личный пример императора в немалой мере приостановил падение священного авторитета государя и отчасти восстановил сакральность русского самодержавия даже и в интеллигентной среде.

Царь-Хозяин, веруя подлинно и по-народному совершенно естественно, без притворства, видел в Православии главную (и уже единственную ли?) скрепу национальной самобытности русских.

И его пример строгого благочестия весьма сильно действовал даже на аристократию, по крайней мере, внешне полностью возвращая её к церковной обрядовости. И противники царя, часто не без яда (и не без оснований!), подчёркивали его личную «мобилизующую» роль в массовом возвращении аристократов к церкви. В качестве примера таких отзывов уместно привести резко леворадикальную работу «Александр III», вышедшую в Лондоне в 1902 году. Она с жёсткой усмешкой над аристократией пишет: «Будь Александр III развратником, весь Двор развратничал бы вместе с ним, как равно будь он атеистом, все приближённые и дворяне подражали бы ему в этом. Теперь же все молились, неистово крестились и клали поклоны».

Должно быть, это едкое замечание относительно аристократии в большой степени справедливо. А вот на простой народ религиозность Государя оказывала и впрямь «мобилизующее» влияние в утверждении себя в Православии. И Царь видел очень большое значение в торжественном проведении всероссийских духовных событий. Таким событием, например, был юбилейный год крещения Руси, отмечавшийся летом 1888 года. Торжества начались ещё за неделю до главного дня, который назначили на 15 июля. А в Киеве, в городе «русской исторической православной купели», торжества продолжались и 16, и 17 июля. Во всех крупных городах страны состоялись многолюдные крестные ходы с участием войск, а в столице этот торжественный день отметили салютом в 101 артиллерийский залп.

Эти дни были насыщены яркими знаковыми действиями, сам император участвовал в столичном крестном ходе, принимал участие в ряде важных церемоний – так он здоровался с войсками, участвовал в праздновании, и в этот же день он принимал делегацию духовных лиц из далёкой Абиссинии.

Православие для Александра III, очевидно, было главной основой русской самобытной идентичности. И он желал повышать и укреплять значение и прочность этой составляющей, этого национального идеологического фундамента. Кроме весьма убедительного примера своей личной православности и воцерковлённости, он проводил и много весьма серьёзных государственных мероприятий, значительно увеличив число храмов, монастырей и церковно-приходских школ, полагаясь на их глубокое влияние на разум и чувства населения. И действительно, даже его критически настроенным современникам порой казалась большая основательность таких надежд.

Порой, казалось, само божественное Провидение самым вдохновляющим образом обнадёживало императора и его соратников. Например, широко известная железнодорожная катастрофа в Борках для многих россиян явила подтверждение богоблагословлённости Царя и его дел. Явную необычность спасения императора и его семейства отмечали даже самые леворадикальные статьи и книги. Так, уже приводимое нами лондонское издание, посвящённое личности царя, его интимной жизни и характеру правления, так говорило о происшедшем: «Это было действительно какое-то чудесное спасение, ибо в то время, как тяжело раненые и мёртвые лежали вокруг десятками, вся царская семья спаслась… Спасение было немедленно названо чудесным избавлением от опасности, как равно народу старались внушить, что Божий промысел спас для России своего помазанника и её царя…»

Со всем этим можно горячо соглашаться и можно столь же горячо не соглашаться Жизнь – это дорога длинная, и мы земные люди далеко не всегда бываем способны отличить случайное от закономерного и явления великие от случаев низких. Но для тех поколений, что придут после нас, очень важным оказывается самый край нашей земной жизни. А для судеб людей великих уход из земных дней оказывается исторически и ещё более значим. И для очевидцев, и для потомков очень важно знать, как сердцем и разумом человек прощается с миром здешним, прижизненной красотой.

Александр III расставался с эти миром, явив глубокую и трогательную религиозность. Зная о близкой своей кончине, он успел призвать к себе о. Иоанна Кронштадского. Тот поспешил ехать и прибыл в Ливадию 28 октября 1894 года. Император встретил его, найдя в себе силы подняться. И, стоя в накинутой на плечи шинели, сердечно поблагодарил о. Иоанна за скорый приезд. Они тихо прошли в соседнюю комнату, вместе встали на молитву, в которой царь участвовал с большим чувством.

20 ноября о. Иоанн пришёл к императору, уже зная, что пребывание того в земной жизни совсем кратко исчислимо.

В тот день погода случилась грозная, на море бушевала буря, она стонала перекатами громадных волн. На глазах присутствующих Государю становилось всё хуже и хуже. Неожиданно он обратился к о. Иоанну: «Мне очень легко, когда вы их так держите…»

Отец Иоанн больше часа стоял у царского