Чуток того возьми, чуток сего, а помню ли я гастроном Либермана на авеню Парковых Высот, где она раньше брала себе копченую белую рыбу и карпа для гефилте-фиш, и гоюшку тоже себе брала, пока весь район не поменялся? А возле Либермана был портной Равиц, у него Дедуля Аллан все свои костюмы заказывал, и чешет и чешет себе дальше, каждый магазин в их старом квартале и почем была куриная печенка в Тыщадевятьсот пятидесятом.

Фенн целует ее в лоб. Так как мы корим корюшку?

Сьюзен обмякает. Не важно.

Сьюз?

Ох, по сути, этих мелких поганцев мы просто жарим. Суть в том, что Бабуле теперь есть о чем подумать – о корюшке, – пока мы с нею завтра не увидимся. Позвони Ма, ладно?

КАРМЕН Б. СЕКЛЕР

ОСТАЕТСЯ В ИСТОРИИ НАВЕРНЯКА,

НО ЕЙ ТРУДНО С ПРАВДОЙ ЖИЗНИ.

Ладно. Мы сообщаем ей, что она у нас в истории до первого предупреждения, или нет?

Нет.

Через балтиморского морского радиооператора Фенвик заказывает звонок в ресторан «У Кармен» на улице Элисанна в Феллз-Пойнте. Готовить что-то в кормовой жаровне – погода непонятная, но Сьюзен с полудня уже разморозила небольшую свиную вырезку; рискнем, пожалуй. Она вставляет решетку в пазы, разжигает угли, откупоривает сономский каберне-совиньон – домашнее красное на «Поки», – чтоб мы его прихлебывали вместо коктейлей, пока ее муж разговаривает с ее матерью. В пяти или семи скрипучих фразах – в зависимости от пунктуации, – продинамленных по громкой связи от УКВ, Кармен Б. Секлер отдает свой долг.

Фенвик! Где вас черти носят, ребята?

Гавань острова Гибсон более-менее. Прием.

Шеф и Вирджи вроде как думали, что вы прямо сюда направитесь. Я им звонила. Видели сегодняшние газеты?

Не-а.

Возьмите выпить. Я пыталась до вас достучаться. Скверные новости.

Фенн и Сью, боясь разного, переглядываются. Что случилось, Кармен?

В Сиднее, Австралия, Дугалд Тейлор скончался от сердечного приступа.

Сьюзен издает звук. Фенвик закрывает глаза.

Вообще-то это произошло на борту Семьсот сорок седьмого «Куантас Эйрлайнз». Других подробностей не сообщают. Прием.

Прибереги нам газету, Кармен.

Уже. Вы завтра приедете?

Пораньше. Фенн резко трясет головой, стараясь свыкнуться с известием. Я еще не проверял автобусы. Надеюсь, до полудня.

Какие еще автобусы? Я вас в десять сама заберу.

Мы на несколько дней останемся, Кармен. Место у тебя найдется?

Что за гойский вопрос.

Что за идишский ответ.

У Дуга была история, Фенн?

С сердцем? Да не то чтобы. Но да, один случай, помягче, чем у меня.

Кармен умолкает. Значит, бывает. Прости, что принесла плохие вести. Выпей выпивки, Фенвик. Дай мне с Сюзеле поговорить. Конец связи.

Сьюзен, слезы льются, качает головой: нет, мол, – но берет микрофон, который ей протягивает Фенн. Он садится на диванчик, ошеломленный. Сьюзен стирает слезы и глотает красное вино, говорит и слушает. Беседа с Кармен Б. Секлер принимает странные обороты. Через жизнь, смерть и снова корюшку, и подтверждение каких-то встреч в городе, парикмахер, гинеколог, их разговор доходит до элементарных процессов полового размножения. Все дети, заявляет Кармен Б. Секлер а-пропо того или сего, на самом деле – внуки. Все родители на самом деле – прародители. Прием.

Сьюзен сморкается в бумажную салфетку. Что?

Мало того, по мнению Кармен, женщины и мужчины вообще-то половым путем не размножаются. С этой истиной ей всегда было нелегко, сообщает она; она считает, что истину эту недостаточно ценят, особенно в стране, которая ни о чем больше не говорит, один сплошной секс-секс-секс. Прием.

Ма: ты говоришь так, будто налакалась.

Дугалд и моим другом был, знаешь ли. Я налакалась. Но ты слушай, что я тебе о сексе говорю, Шуши. Люди – они лишь притворно сексуальны. А подобное порождает подобное лишь в чередующихся поколениях.

Сьюзен выкладывает все три слога: Ма-э-а! Эти звонки по радио недешевы.

Так спиши на меня, а я намерена тебе сказать, о чем я. Я об этом много думаю, когда скучаю по Фреду и Мандангасу. И когда думаю о твоем отце, и о тебе, и о Мириам, и о Фенне. Таки слушай; сама увидишь, что это сгодится.

Сьюзен лишь полуверит в телепатию, сверхчувственное восприятие и тому подобное – во всем, чем клянется ее мать. Фенвик – даже наполовину нет. Но оба они ценят – из частого прошлого опыта – в Кармен Б. Секлер некую жуть, которую с таким же успехом можно звать психической; и несуразного она никогда не произносит. В данный же миг она имеет в виду вот что, как это реконструируется несколько погодя в записной книжке Фенна к этой истории: истинные дети женщины – не ее человеческие дочери и сыновья, а четыреста или около того яйцеклеток, которые та выпускает, невольно и безо всякой мужской помощи, за тридцать с чем-то лет от менархе до менопаузы; истинные дети мужчины – миллиарды сперматозоидов, которые тот производит, также асексуально, за шестьдесят с лишним лет от половозрелости до смерти. Вот наши дети, говорит Кармен Б. Секлер, каких мы никогда не узнаем, и почти все они умирают без наследников: среди мужских в особенности смертность жестоко высока, она превышает даже смертность полосатого окуня[143]. С учетом редкого шанса, однако, это наше потомство поистине и совершенно сексуально: противоположности, они сходятся – не псевдосексуально, как их родители, одна мелкая деталь ненадолго засовывается в другую мелкую деталь и немного погодя извлекается, а буквально и навсегда, чтоб больше никогда не быть раздельными самостями, а стать чем-то и тем и другим и ни тем и ни другим: чем-то не похожим ни на сперматозоид, ни на яйцеклетку, зато весьма похожим на родителей этих сперматозоида и яйцеклетки; чем-то таким, что, в свою очередь, но асексуально может породить их же подобия. Аристофан из Платонова «Пира», по мнению Кармен Б. Секлер, был почти, но не вполне прав, когда объявил, будто телесная любовь есть тщетный поиск нашей пропавшей другой половины; дитто и «объединительный позыв», тяга мистика к единству с Богом. На деле же оба отражают, упорствует в своем Кармен Б. Секлер, не наше ощущенье того, что мы отделенная падшая половина изначального целого, а скорее нашу бессознательную память о том, что нас зачали половым путем при абсолютном союзе противоположностей. Мы не пали, Сюзеле; мы буквально превзошли. Но наши нечеловеческие «родители» простым «сексом» достигли того, чего мы никогда не добьемся, и в этом причина, известно им это или нет, того, почему всякая тварь печальна после совокупления. Прием.

Я после совокупления, как правило, не печальна, сообщает Сьюзен. Фенн тоже.