писали бы письма, болтали, не торопясь, готовили бы и ели ужин, переключая ЧМ[141] между Восемнадцатым и Девятнадцатым веками. Быть может, опять предались бы любви, а может, и нет; рано б легли спать; хорошо бы спали. Но мы не в своей тарелке; наша история дает осечку. Говорим мы бессвязно, словно бы ждем, чтобы сюжет наших жизней продолжился. Напр.,

СНОВА ПО:

Друг Сьюзен Эдгар По верно заявляет (в «Эврике»), что, хотя с точки зрения Земли – скажем, из Балтимора, – наша Галактика похожа на заглавную «У», «в действительности» это «чечевицеобразный звездоостров»[142], плоский завиток, который «имеет некоторое общее, очень общее сходство с планетой Сатурн, что окружен тройным своим кольцом». Нечто обратное, кажется Фенвику, о чем он и сообщает Сьюзен, применимо и к нашей истории.

Она трогает пальцем кровавое пятно на диванной подушке и ничего не говорит.

Фенн имеет в виду, что, хотя швартовка у причала Шефа и Вирджи, «Ферма Ки», о. Уай, и замкнула нашу неправильную петлю, сим ни творческий наш отпуск, ни плавание не закончены. У нас дела в Балтиморе, достижимом с острова Гибсон отростком городского автобусного маршрута, главным образом предназначенного для перевозки черных горничных и садовников из их городских квартир к местам их работ в поместьях за дамбой с часовыми. Мы не уверены, сколько наше судно простоит здесь на якоре: два дня? две недели? Мы не уверены, куда двинемся дальше, когда снимемся с якоря. «Поки»-то в бухте, но Фенвик и Сьюзен на развилке «У».

УТРАТА ИМЕНИ В МИФАХ

О СТРАНСТВУЮЩИХ ГЕРОЯХ

Ага, говорит Сьюзен, но мысли ее не об Эдгаре По и Галактике; они о делах в Балтиморе. Она замечает, чтоб не казаться неприветливой, что у середин мифов о странствующих героях во многих культурах есть общая черта, когда герой утрачивает или скрывает свое имя, как может потеряться он на местности, растерять спутников, корабль, одежду, гениталии и любые другие свои привязки к действительности наяву и при свете дня, каковую оставил он ради сумеречной зоны своих приключений. Ладно? Но от нашей дочери Алексис и нашего сына Эндрю, от Дрю и Лекси, Лекси и Дрю, у нас есть лишь их имена. Более того, если мы буквально не знаем, куда направимся с острова Гибсон и из Балтимора, то оно так лишь потому, что, образно говоря, мы не знаем, где мы.

ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ПЕРСОНАЖИ

Ну да. Если уж на то пошло, от гипотетической бабушки Дрю и Лекси Кармен Б. Секлер у нас есть немногим больше имени, некоей недраматичной экспозиции и диалога по межгороду. В нашем нынешнем настроении Фенн вопрошает либо вслух, либо свою записную книжку, отрабатывает ли устрашающая Кармен свое присутствие в нашей истории. Художник Роберт Раушенберг однажды приобрел рисунок художника Виллема де Кунинга, стер рисунок и выставил то, что осталось, под названием «Стертый де Кунинг, Роберт Раушенберг». Если Кармен Б. Секлер не намерена вкладывать больше, чем она уже вложила в развитие нашего действия или заваривание нашего сюжета, Фенн считает, что нам, возможно, стоит стереть даже то, что от нее пока в нашей истории есть; вычеркнуть ее из зарплатной ведомости, хоть она и мать Сьюзен, бывшая гражданская жена Манфреда и принадлежит к числу любимых людей Фенвика.

Валяй, говорит угрюмая Сью. Это история с нулевым бюджетом.

Никаких стопщиков не берем, соглашается кислый Фенн. Никаких нахлебников. Никаких искусственно раздутых штатов.

Бак, Баш или Дашь, ворчит Сьюзен: Задарма Не Катаю.

Фенн переспрашивает что-что?

Вот что значили буквы на каске у Младшего Парсонза, когда он подбрасывал меня на своем «харли-дейвидсоне» из Суортмора в Балтимор, когда я ездила стопом домой в Тыщадевятьсот шестьдесят четвертом или пятом, на своем втором курсе.

Фенвик произносит: Пауза.

А Сьюзен ему: У него была паршивая кожа, и воняло от него асафетидой, но сам он был как бы симпатяга. Младший Парсонз: Б. Б. Д. З. Н. К.

Точка-точка-точка, произносит Фенвик.

Я взяла ему два галлона обычного.

Вздох облегченья, произносит Фенвик. Что ж: давай предоставим твоей матери надлежащее судопроизводство, прежде чем вычеркнем ее. Позвоню ей, скажу, что мы будем в городе завтра, и спрошу, что нового. В Акте Первом мы ее представили; если она двинет вперед действие здесь, в Акте Втором, Троекратное Правило Доктора Секлер для Второстепенных Персонажей вынуждает нас снова ее ввести в последнем акте.

Давай я сначала позвоню Бабуле, говорит Сьюзен. Не подняться ли тебе на переднюю веранду подышать воздухом и зажечь штаговый огонь, чтоб нам с Бабулей потолковать.

КОРЮШКА

Фенвик возвращается вниз, когда слышит, что Сьюзен заканчивает связь по радиотелефону. Так и о чем вы разговаривали? Несмотря на полубеспокойные мысли об Оррине, Джули, Сьюзен, приятно было сидеть на баке в мягкой весенней вечерней мороси, наблюдать, как вокруг бухты Краснодомная сгущается приземный туман, и слушать то немногое, что ему слышно из Сьюзенова разговора с Хавой Московиц Секлер. Он доволен, видя, что, почти как и всегда после беседы с бабушкой, у его подруги настроение намного лучше.

О корюшке.

?

Бабуля не помнит корюшку. Я пыталась ее заставить вспомнить корюшку.

А.

Мы не жарили корюшку уже лет сто, вот я и подумала, что пока будем заниматься делами в Балтиморе, я загляну на Лексингтонский рынок и куплю корюшки, только я забыла, как Баб ее готовила, вот я у нее и спросила, а она не смогла вспомнить, что значит корюшка, а я не смогла вспомнить, как она будет на идише, потому что корюшка и так звучит, как на идише, а кроме того, ее слуховой аппарат на телефоне не слишком хорошо действует, а в радиоканале были какие-то помехи, а я забыла повернуть ручку шумоподавителя. Бедная Баб: она такая слабенькая и так устала.

Довольный Фенн оглаживает себе усы. Твоя вторая беседа с бабушкой за девять месяцев, и вы с ней десять минут разговариваете о корюшке, чтобы заставить ее вспомнить это слово.

Я же не хочу, чтоб Баб все забывала! До нее трудно было достучаться: она такая слабенькая, что ее утомляет внимательно слушать, а потом она принимается беспокоиться, что она в маразме. Но ох батюшки, как же она оживилась, когда сообразила, что я у нее спрашиваю про корюшку. Она ее зовет гоюшкой, как маленького гоя; так что неудивительно, что я решила, что слово и так на идише. Но тут она говорит: Аха, гоюшка, ну как же мне гоюшку не знать, – и как пошла чесать: