Струге отвернул взгляд.

– Пащенко, нам простительно, правда? Если бы дело хотя бы раз почитать… Странно то, что я, не видя ни единого документа из папки Цебы, уже знаю весь расклад по этой «сто шестьдесят второй»! Колобок, может, чего добавишь?

И снова это невнятное бормотание.

– Не добавит, – понял Струге. – Он за пацанов горой стоит. Ты глуп, Голобоков. В твои годы пора знать, что на «полный отказ» судьи обычно реагируют «полной катушкой». Не знаю обо всех, но об одном могу заявить с полной уверенностью…

– Антон… – встревожился Пащенко.

Вслед за хлопнувшими уличными створками в подъезде послышались резвые шаги. Дождавшись, когда тишину квартиры разрежет звонок, Пащенко вынул из кобуры «ПМ», а Антон мягкой поступью направился к двери…

Понятно, что ту «девятку»-спасительницу пришлось бросить. Было бы безумием раскатывать на ней по городу и делать вид, что ничего страшного не произошло. Едва Перец понял, что бегство от джипа-мутанта и от сидевших в них двоих преследователей удалось, Витя на огромной скорости проехал еще несколько кварталов, стараясь удалиться от места переворота «Крузера» как можно дальше, после чего загнал машину в незнакомый двор, забрал с сиденья свой пакет и вышел вон.

Он пробирался к недостроенной гостинице за кинотеатром «Аврора», чтобы скоротать эту ночь. Гостиницу строили так долго, что Перец помнил этот долгострой с того самого момента детства, как стал соображать. В этом брошенном и забытом мэрией здании его никто не будет искать хотя бы потому, что ни один здравомыслящий человек не решится остаться на ночь в насквозь продуваемом ветром помещении, в чьи окна за двадцать с лишним лет никто так и не удосужился вставить рамы. Легче, конечно, переночевать в затхлом подвале жилого дома или на чердаке. Там, по крайней мере, забыв про запах, можно расслабиться в тепле и заснуть. Заснуть же здесь – на пятом этаже гостиницы, при температуре в минус восемь – было просто нереально.

Зато реально было – отсидеться. Если бы Перец сейчас решил быть честным с самим собой и поразмышлял бы вслух, то на свет родился бы приблизительно такой вывод: «Я все равно не усну, потому что нервы мои расшатаны до крайней степени. Я возбужден и не вижу дальнейшего выхода. Меня гонят как волка двое сумасшедших мужиков, и у меня подозрение на то, что к моим штанам привязан радиомаяк, а в руках одного из них – мини-радар. Могу ли я уснуть в таких условиях? Мне спокойнее сидеть здесь, сжимая в руках пистолет, и ждать, когда из-за угла покажутся эти двое».

Но Виктор Перченков не был способен на подобный анализ. Он просто сидел в углу одного из «номеров», подняв воротник куртки, материл всех, чьи образы вставали перед его взором, и думал о том, что делать, когда наступит утро. Вынув из кармана плитку шоколада – одну из тех, что прошлой ночью взял со стола кабинета Лени Сугатова, бармена «Искры», – он развернул обертку и вгрызся в сладость зубами.

«При таком режиме питания недолго и язву заработать…»

Мысль о том, что при таком режиме жизни недолго заработать и пулю в лоб, в голову Перца почему-то не приходила.

Прокручивая в голове фамилии тех, кто мог бы оказать ему посильную помощь, он совершенно неожиданно для себя вспомнил Владимира Голобокова…

Чем дольше он о нем думал, тем теплее ему становилось в этом огромном, ледяном, похожем на промышленный холодильник, помещении. События последних дней разворачивались таким образом, что Перец, теряясь в поисках спасения, постоянно обращался к людям, чьи имена и адреса знали преследователи. Знакомые, партнеры по делам, бывшие подельники… Куда бы Перец ни шел, его ход просчитывался намного раньше, нежели он до этого места доходил! Против него работали профессионалы, знавшие свое дело не хуже расположения родинок на телах своих жен. Вторую неделю подряд Перец совершал одну за другой совершенно аналогичные ошибки – он шел туда, где его уже ждали!

Перченков размышлял о том, что помочь ему может лишь тот, кто не озабочен прошлой связью с ним, Перченковым. Но кто это мог быть?..

Мучаясь от безысходности, Перец вдруг вспомнил фамилию, упоминание которой при сложившихся обстоятельствах было бы просто глупостью. Голобоков. Конченый наркоман Колобок – тот самый, что сидел в заведенной машине в тот момент, когда он, Смуглов и Цеба «шерстили» мадам Григорян на предмет обнаружения пятнадцати тысяч долларов!

Перец вдруг остановил себя и задумался. Все, что он делал до сих пор, было логичным и верным с точки зрения человека, находящегося в федеральном розыске. Но стиль поведения человека, находящегося в розыске, был очень хорошо знаком и тем, кто вот уже почти две недели шел по его следу! Они знали каждый шаг Перца! И умело просчитывали следующий! Действовать нужно, не исходя из законов логики, а вопреки им!

Придя к Колобку, он придет в дом, где произошел разбой, из-за которого, собственно, его и разыскивают! Его – человека, прикладывавшего утюг к обнаженному животу женщины, и саму эту женщину будут разделять всего четыре лестничных пролета! Два этажа! Подумают ли менты, что Перец, которого ищет вся терновская милиция, скрывается в двух шагах от места совершения преступления?

Перченков вдруг почувствовал необъяснимое чувство наступающего счастья. С нормальными людьми такое обычно происходит в первый день капели или при виде только что появившегося ручейка талой воды. Виктора такое же чувство вечной жизни посетило в холодной недостроенной гостинице, среди куч окаменевших экскрементов, заваленных останками прошлогодней прессы.

Перец стал вспоминать события той ночи. Доля Колобка от этой «делюги» была смехотворна. Заранее договорившись, Перец, Смуглов и Цеба утаили факт завладения полутора десятком тысяч долларов, прихватив из квартиры Григорян самую настоящую ерунду. Пачку акций, несколько хрустальных ваз, кое-что из бытовой техники и даже несколько новых коробок духов. И потом, разыгрывая комедию перед ненужным «пайщиком» Колобком, на съемной квартире делили добычу. Перец едва не лопнул от смеха, видя, как Колобок отчаянно сражается за каждую безделушку. Он доказывал всем, что стояние с заведенным двигателем у подъезда – задача не менее важная и опасная, чем проникновение в квартиру. С ним все соглашались и качали головой. По представлениям Перца, Цебы и Смуглова, Голобоков был самое настоящее чмо, не озадаченное правилами поведения в коллективе подельников, совершающих серьезное и дерзкое преступление. Колобок был «крысой», способной в тюрьме спереть последний кусок хлеба у сокамерника. Его никогда не взяли бы на дело, если бы не Семенихин. Олежка в тот вечер забрал у Перца их общую «десятку», объяснив, что нужно съездить к сестре в пригород. Семенихин не был посвящен в дела Перца, а потому тот не стал настаивать на своем праве использовать общую машину по своему усмотрению. Так компания Перца осталась без транспорта. Цеба предложил подключить к «делюге» Голобокова, у которого на тот момент была «копейка». Поначалу это вызвало бурю возмущения. Голобокова все знали слишком хорошо для того, чтобы идти с ним на «сто шестьдесят вторую»! Это все равно что занимать наркоману деньги в долг, а потом просить их вернуть. Кто положится на человека, склоняющего колени перед наполненным шприцем?! Но после, когда страсти улеглись, все сошлись на том, что Голобокова можно просто использовать и «кинуть». Забрать из квартиры деньги, а поделить с ним барахло.