Не стоило задерживаться на открытой местности ни одной лишней минуты, и мы поспешили к развалинам.

Скелет старинного замка возвышался над усеянным костями двором и напоминал, скорее, причудливую гору, чем творение человека: настолько его безжизненный вид отличался от вида моего родного дворца.

Внутрь мы проникли через ход, напоминающий пещеру. Здесь все сгнило, полы и стены устилала плесень, кое-где валялись осколки, тряпье и кучи углей: какое-то время назад тут могли обитать бездомные.

Мы шли дальше по коридорам, Томас уверенно выбирал путь – он знал, куда хочет попасть, и я шла следом, не задавая вопросов.

Поднявшись на несколько этажей, мы наткнулись на завал. Я смогла расчистить путь с помощью пары взрывов, и тогда перед нами будто открылся ход сквозь время. Если до сих пор мы видели запустенье и следы бродяг, то теперь нам открылась картина прошлого, застывшего почти двадцать лет назад. Разорванные гобелены, потемневшие картины, почерневшие от времени ковры, сорванные с петель двери. Ничто не было тронуто.

Тишина в замке и застывшие скелеты будоражили воображение. Я шла мимо и почти чувствовала, как призраки прошлого с криками пытаются спастись, как их настигает смертоносная магия. Представляла колдуна, преследовавшего их, его искаженное лицо, его обожженные руки.

В одном из коридоров нам попались останки женщины в истлевшем платье, под которыми виднелся крошечный череп младенца. У меня сжалось горло, но Томас прошел мимо, даже не взглянув на останки.

Сколько людей погибло, потеряло близких, сколько поломанных судеб… когда-то я сказала бы что тот, кто сотворил подобное, заслуживает жестокой казни. Способный на такое не должен жить.

Однако мне ли судить?

Томас проходил мимо застывших во времени сцен, рассказывающих об абсолютном зле, и ничто в нем даже не вздрагивало: свет, который он нес внутри себя всю жизнь, оберегал его сердце, как надежный щит.

Для меня же представшая перед нами тьма распускалась во всех своих оттенках, ведь я сама – убийца, чудовище, и на моих руках не меньше крови, чем на руках Эдвина. Уже не меньше. Глядя на скелеты людей, застывших в последних попытках спастись, я видела не только их ужас, я думала о том, кем чувствовала бы себя, если бы все это было делом моих рук.

Смогла бы я вернуться в ту залу, где устроили бал в честь моего совершеннолетия, и собственными руками оттереть пролитую мной же кровь с каждого из камней? Убрать хоть один труп, похоронить, как полагается, и хотя бы этим искупить вину за отнятую жизнь?

Я знала, что нет, не смогла бы. И Эдвин не смог.

И если ты не можешь по-старому, то нужно начать новую жизнь, такую, в котором твое прошлое будет уроком, а не приговором. Это его слова. Эдвин никогда не говорил мне, чего он хотел до того, как ему удалось вырваться из плена и вернуться в королевскую семью, но мое чутье подсказывало мне, что после детства взаперти вряд ли он мечтал провести жизнь отшельником. Считал он себя потерянным принцем или талантливым ученым, но после случившегося здесь он выбрал жизнь вдали от всего и вся, словно спасал мир от самого себя. Да, он путешествовал, но до нашей с ним первой встречи Эдвин, скорее, наблюдал за миром, чем жил в нем по-настоящему.

Я смотрела на разруху вокруг и понимала, что все это время она была внутри Эдвина. Куда бы он ни пошел, он знал, что сделал, помнил эти лица, и это все жило в нем. Теперь для меня по-другому заиграли воспоминания о том, какое у него было лицо, когда он освободил замок от армии Ансельма, и толпа чествовала его. Только теперь я поняла, что означали для него те крики благодарности – что он все еще может стать кем-то, кроме чудовища, искалечившего сотни судеб, включая свою собственную.

Наконец мы вышли в большую залу. Она чем-то напоминала приемную моего отца, еще можно было различить возвышающийся в конце нее трон, проглядывался даже некогда роскошный ковер, теперь истлевший до того, что почти врос в камень наподобие причудливого мха. Железные светильники и канделябры проржавели, но оставались целы.

В этом месте трупов было больше, чем в других частях замка, но два из них выделялись: те, что находились у тронов. Не нужно было вглядываться, чтобы понять, что это мужчина и женщина. Томас прошел к ним.

На них все еще сохранились королевские обручи, на королеве – ожерелье и браслеты. У короля я заметила пустующие ножны. Оба скелета лежали лицами вниз, скорее всего, они погибли мгновенно.

Над ними Томас остановился.

– Мы должны похоронить их, – произнес он спустя время, и я кивнула. – И остальных тоже.

– Мы сделаем это, когда разберемся с драконом, – сказала я, положив руку ему на плечо.

Томас кивнул.

Мы прождали весь остаток дня, спрятавшись в одной из комнат, где не оказалось трупов. Там мы поели тем, что захватили из ратуши, и по очереди вздремнули.

Дракон вернулся вечером, мы увидели его через окно. Он тяжело опустился на землю перед замком, встряхнулся и направился к своему лежбищу. Узкая голова покачивалась на длинной изогнутой шее, скользящие движения огромного тела завораживали, и, словно почувствовав наши взгляды, дракон вдруг застыл. Голова повернулась в сторону, замерла над тропой и ноздри с шумом втянули воздух в месте, где проходили мы с Томасом. Спина зверя напряглась, так что даже в сумерках было видно, как вздыбилась блестящая черная чешуя. Дракон почуял чужаков.

Мы находились на четвертом или пятом этаже и имели все основания надеяться, что дракон нас не достанет, однако на всякий случай убрались подальше от окон. Зверь быстро понял, что мы в замке, и принялся искать нас, он подходил к окнам и заглядывал внутрь, вставая на задние лапы. Мы видели его только мельком и всегда успевали уйти до того, как он заглянет в комнату, но он как будто чуял нас и подбирался все ближе.

Замок имел форму полукольца, в центре которого находился большой сад, и, как ни старались, мы не могли найти ни одной комнаты без окон. Для дракона мы были словно птички в причудливой клетке для дворового кота.

– Твои предки любили свет, я вижу, – проговорила я. – Они слышали про свечи?.. В этом замке есть хоть одна кладовка?..

– Свет и воздух – символы на нашем фамильном гербе, – быстро ответил Томас, на миг он замер и прислушался.

Мы могли понять, где находится дракон, по скрежету его