– Вы помните, с чего всё началось?

Она покачала головой, выражая твёрдое отрицание.

– Я говорю не о событиях минувшего года, а о том, что вы пережили в детстве, когда вам было пять или шесть лет.

– Нет, – едва слышно вымолвила девушка.

– Тогда, полагаю, будет лучше и достовернее, если всё расскажет ваш отец, – Алексей обратил испытующий взор на Бельского. – Он был не только свидетелем, но и непосредственным участником случившегося.

– Папенька?

– Он. И ваша гувернантка. Мадам Арно.

Лиза почувствовала, как на глазах наворачиваются слёзы. Не из-за того, что она вспомнила что-либо ужасное, а просто от страха.

– Будьте любезны, Фёдор Павлович, поведайте всё лучше нам, чем полиции. – Эскис откинулся на спинку кресла, словно бы приготовился слушать долгий рассказ. Дневник Лизы он по-прежнему держал при себе.

Отец зло прищурился.

– Прекратите угрожать мне полицией, молодой человек. Я знаю законы лучше вашего.

Алексей развёл руками.

– Тогда не ради закона и не по причине угроз, а ради вашей дочери, если вы дорожите ею. Расскажите ей. Снимите крест с души. И спасите её. – Лиза хотела, чтобы он сел к ней и взял за руку. Чтобы всё это оказалось фарсом. Но Эскис лишь мягче добавил: – Прошу вас не как палач в поиске отмщения, а как человек, которому небезразлична её судьба. Объясните ей причины. Помогите найти корень этой губительной беды.

Отец в мрачном молчании сверлил гостя возмущённым взглядом. Но Алексей более не проронил ни слова, и тогда Фёдор Бельский всё же заговорил. Только обращался он к своей дочери.

– Когда умерла твоя мама, тебе было чуть больше двух лет, – нехотя начал он. – Совсем малышка. Ты никак не могла понять, что её больше нет. Звала. Плакала беспрестанно.

Лиза медленно кивнула. Это она помнила, пусть и весьма смутно. В памяти остался украшенный белыми кружевами гроб, запах церковных свечей на отпевании и то неясное чувство пустоты, которым заполнился дом после матушкиной смерти.

– Тогда я и решил, что тебя нужно срочно занять делом, – продолжал Бельский. – Я не поскупился и выписал из Парижа лучшую гувернантку, которую нам смогла предложить контора. Через месяц к нам прислали весьма говорливую француженку. Мадам Жаклин Арно. Ты помнишь её? Лучше бы мы взяли чопорную англичанку, я тогда подумал. Жаклин была невыносима. Как шумная сорока, она сводила меня с ума своей трескотнёй. Без конца навязывала в моём доме свои французские привычки. Всюду совала цветы, от приторного запаха которых у меня болела голова. И напевала прямо на ходу по поводу и без. Но ты, моя милая крошка, оказалась в неё безумно влюблена. И я, увы, тоже.

Голос Бельского внезапно сорвался. Он закашлялся в кулак, чтобы прочистить горло.

Отец встал и прошёлся по комнате. Остановился подле распахнутого окна. Вероятно, хотел убедиться, что снаружи никого нет. После чего снова сел, но уже на диван к обомлевшей Лизе.

– Мадам Арно нас всех очаровала. – Он тонко улыбнулся дочери и произнёс: – Я сошёлся с ней куда ближе, чем полагается приличному вдовцу. А ты привязалась к ней за те несколько лет, что она прожила с нами. Считала её чуть ли не второй матерью. Это подкупало меня ещё сильнее. Заставляло думать о том, чтобы сделать Жаклин полноценной частью нашей семьи. Но…

Он осёкся. Понурил голову, не в силах продолжать.

Лиза сама потянулась к нему. Накрыла его лежащую на колене ладонь своей. Кожа у отца была тёплой и сухой, как нагретая солнцем крафтовая бумага.

– Она уехала? – с надеждой спросила девушка. – Ты сказал, что она уволилась и вернулась во Францию к больной дочери, не так ли?

В конце фразы её голос дрожал. Лиза совсем не помнила момента, когда Жаклин уезжала. Не было ни чемоданов, ни проводов на вокзал. Ничего. Подобное добра не сулило.

Бельский хмуро вымолвил лишь одно слово:

– Нет.

Лиза отдёрнула руку.

– У мадам Арно в Париже оставалась дочь, – голос Бельского звучал глухо. – Девочка на шесть лет старше тебя. Она училась в пансионе. И действительно заболела чахоткой. Жаклин не могла себя простить. Сказала в сердцах, что бросила своего ребёнка, чтобы растить чужого. Рвалась обратно. Только ни ты ей чужой не была, ни мадам Арно нам. Правда, о том, что у неё имелась дочь, я прежде не подозревал. Мы с ней тогда долго говорили наедине.

Отец умолк, устремив невидящий взгляд в пространство перед собой. Погрузился в воспоминания.

В тишине тикали часы на каминной полке. Со двора донеслись голоса: Надежда в сердцах распекала кучера за какую-то мелочь.

– Вы поссорились из-за того, что она не сказала тебе о дочери раньше? – негромко осведомилась Лиза.

Вопрос нарушил отцовское оцепенение.

– Нет. – Фёдор Павлович повернулся к дочери. – Я был расстроен, что она боялась мне доверить свою тайну, но не более. Дал ей денег, чтобы определила дочь в хорошую клинику, а после перевезла в Швейцарию на лечение. Я попросил её руки. Она согласилась, но умоляла оставить наш уговор в тайне, пока не возвратится. Ты об этом уговоре не знала, разумеется. Никто в доме не знал.

Лиза обняла себя за плечи, словно в комнате сделалось зябко, как осенью. Неприятный мороз пробежал по позвоночнику, когда она шёпотом спросила:

– Что случилось с Жаклин?

Отец молчал.

Бельская украдкой глянула на Алексея. Тот сидел неподвижно. Однако теперь в хмуром взгляде читалась заинтересованность словами Фёдора Павловича.

– Ты так крепко её любила. Так искренне. Как и положено ребёнку. – Отец наконец снова обратился к ней. – Ты испугалась, что мадам Арно уедет насовсем. Что она оставит нас, как оставила мама. Ты горевала, ревновала её к больной дочери и никого не слушала. И в этом я мог тебя понять. У Жаклин недостаток был лишь один: она страдала мигренями, поэтому научилась разбираться в лекарственных травах, которые помогали ей справляться с недугом. Многое она выращивала сама в оранжерее твоей покойной матери. И тебя пыталась научить. А ты охотно перенимала все её увлечения до последнего. Даже журнал этот начала вести, будь он проклят.

Не в силах продолжать, отец снова закашлялся. Вскочил на ноги. Подошёл к окну и так там и замер.

– Я не могу, – едва различимо пробормотал он севшим голосом. – Ты не виновата. Ты была ребёнком и не понимала, что делаешь.

Алексей шевельнулся. Раскрыл дневник Лизы на первых страницах, где корявые записи детской ручкой были крупными и старательно выведенными.

– Милая мадам Арно собралась уезжать от нас, – начал читать он вслух. – Как было бы замечательно, если бы она немного заболела и