вид, что ничего не было. Выбросить из головы глупости. Вести себя прилично. И осознать, что Жаклин уволилась и уехала в Париж…

Когда она вернулась к реальности, то обнаружила, что отец стоит в центре комнаты и властным, злым голосом в очередной раз приказывает Алексею покинуть его дом.

– Довольно! – Лиза резко вскинула голову. Её глаза возбуждённо блестели на бледном лице. Тише, дрожащим от напряжения голосом, она добавила: – Прошу вас, господа, довольно.

Мужчины повернулись к ней.

Отец показался ей не просто рассерженным, но невероятно несчастным.

Эскис же выглядел утомлённым. Он медленно поднялся с кресла. Посмотрел на Лизу долгим, печальным взглядом, после чего без каких-либо эмоций обратился к её отцу:

– Во всём виноваты вы.

– Я? – растерянно возмутился Фёдор Бельский.

– Вы один, – уверенно продолжал Алексей. – Вы запугали ребёнка и вовремя не оказали собственной дочери помощь, в которой она столь остро нуждалась. Вы предпочли всё скрыть. Предпочли отрицание тому, что казалось вам чем-то постыдным. Вина целиком лежит лишь на вас. – После этих слов он развернулся и направился к двери. – Мне нужно отправить телеграмму в полицейское управление. Шаврин ждёт новостей.

Эскис ушёл. Дневник он забрал с собой.

Хлопнула входная дверь.

От этого звука Лиза вздрогнула и закрыла лицо руками.

– На станцию! – донеслось со двора, когда Алексей окликнул кучера.

Заржала лошадь. Зацокали копыта по дорожке, увозя экипаж прочь.

Всё это время отец не шевелился. Просто стоял вполоборота к дочери и смотрел в окно с мрачным лицом.

– Papá, – собственный голос прозвучал хрипло. Французское слово горечью отозвалось на языке. – Что стало с дочерью мадам Арно?

– Умерла от чахотки, – не поворачивая головы, ответил Фёдор Бельский. – Через три месяца в клинике, в Швейцарии. Я сделал для неё всё, что мог, от имени её матери.

– От имени матери, которая так никогда и не приехала к своему умирающему ребёнку. Из-за меня.

Отец ничего не ответил. Вместо этого он вышел прочь из гостиной, хлопнув дверью. Он ушёл к себе в кабинет, где заперся на ключ и просидел там до самого вечера.

Лиза же медленно сползла с дивана на пол, легла на бок, прижалась пылающей щекой к холодному паркету и притянула к себе колени. Девушка замерла с отчётливым ощущением болезненной дыры в груди, которую никогда и ничем не заполнить. А потом горько заплакала.

Глава 19

В лужах отражалось хмурое ноябрьское небо с редкими просветами. Сквозь сизую пелену бесконечных туч проглядывали бледно-голубые островки. Порой показывалось и скромное осеннее солнце, которое тотчас исчезало.

Накануне выпал первый снег. Укрыл рыхлым, влажным ковром стылую землю. Добавил света и яркости, воззвав к смутной радости в сердце. И растаял к утру. Обратился лужами на тропинках.

Запах прелой листвы наполнял парк. Старые липы стояли совсем голые, готовые к долгой зиме. Их угольно-чёрные ветви тихо поскрипывали на ветру, который гулял по аллеям пронизывающими порывами. Все широкие устланные гравием дорожки сходились здесь к большому зданию в самом центре парка. Величественный дворец цвета охры с белыми колоннами было видно отовсюду. А с верхних этажей можно было незаметно наблюдать за гуляющими людьми.

Прогулки разрешались почти в любую погоду. Свежий воздух, как говорили, полезен для всех обитателей лечебницы без исключения. Разумеется, некоторые пациенты могли гулять лишь в сопровождении сестры милосердия. В основном те, кто мог причинить вред себе или окружающим, а то и вовсе потеряться в парке или даже попытаться сбежать через высокую кованую ограду. Но Елизавета Бельская, к счастью, к таким пациентам не относилась.

Издали девушку можно было принять за монастырскую послушницу. Простое пальто из колючей серой шерсти Лиза надела поверх невзрачного коричневого платья, подол которого выглядывал из-под полы. На руках у неё были вязаные варежки, а голову и шею укутывал пожелтевший пуховый платок, из-под которого возле правой щеки настойчиво выбивалась каштановая прядь. Дворянку в ней выдавали разве что добротные тёплые сапожки на шнуровке спереди – такие послушницы не носят. Но для этого нужно было приглядываться к ногам, а их почти полностью скрывал подол платья.

Шедший по правую руку от неё мужчина, напротив, казался чуждым для этого места. Тёмно-синее пальто, брюки, кожаные перчатки, сапоги и даже шляпа-котелок – всё кричало о том, что он весьма состоятельный аристократ. Из общего безупречного облика выбивался разве что небрежно повязанный шарф.

Девушка поправила его, насколько ей позволили варежки, когда они отошли от здания лечебницы достаточно далеко, после чего робко улыбнулась.

– Я очень рада, что вы навестили меня, Алексей Константинович, – смущённо призналась она, отводя глаза. Дыхание вырывалось изо рта кучерявыми облачками. – Признаюсь честно, не надеялась, что вы вовсе пожелаете вновь видеть меня.

– Я тоже не надеялся, что вы пожелаете видеть меня после того, как оказались здесь из-за моего вмешательства, – ответил Эскис. Он улыбнулся ей печально и ласково.

– Только благодаря вашему вмешательству я здесь, а не на каторге или же не завершила свои дни в петле, как того всецело заслуживала, – Лиза развела руками.

– Не говорите так.

– Полно, Алексей Константинович. Эта жалость в вашем взгляде невыносимее всего прочего, – девушка украдкой вздохнула. – Пойдёмте по правой аллее? Она самая живописная.

Алексей послушно свернул, куда указала Лиза. Они неспешно двинулись по дорожке меж рядами широко посаженных лип.

Бельская глубоко вдохнула полной грудью.

– Правда, здесь славно? – тихо спросила она. – Так спокойно. Так легко дышится. И люди здесь замечательные.

Алексей всё это время ненавязчиво наблюдал за ней. Наверное, его внимательные глаза врача заметили в ней некие перемены, ей самой недоступные, потому что он вдруг осторожно произнёс:

– Вы похудели.

– Мне уже намного лучше, – она искоса глянула на него. – Кормят здесь вполне сносно, не переживайте. Да и в целом условия терпимые. Доктор говорит, что я иду на поправку. Я не из буйных, поэтому лоботомию мне не предлагали вовсе, а процедуры, связанные с прямой стимуляцией мозга электричеством, упоминали всего раз или два. Конечно, по утрам нас обливают ледяной водой, но это лишь на благо, я уверена. Помогает для общего закаливания организма, знаете ли.

Бельская заметила, как по мере её рассказа лицо Эскиса вытягивалось всё сильнее, а глаза округлялись. Наконец она не выдержала и засмеялась. По-девчоночьи звонко и весело.

– Шутить изволите? – догадался Алексей, снова меняясь в лице. Теперь он казался Лизе слегка сбитым с толку, но всё же явно испытавшим облегчение. – Что же. Полагаю, это хороший знак.

– Видели бы вы себя, Алексей Константинович, – отсмеявшись, девушка прижала к груди ладонь в варежке и перевела дух. – Нет, для моего