class="p1">В ответ она лишь коротко заглянула мне в глаза и снова отвела взгляд, продолжая мучить полотенце. Мне показалось, она взглянула на меня с каким-то необъяснимым, вселенским состраданием, словно я хорошая, но напрочь лишенная ума, словно я, все еще потерпевшая, лежу на носилках, молодая, красивая, но с изуродованным лицом и телом, помираю, но брежу вслух и говорю о том, что опаздываю на работу… на той самой дороге…

А может, она все знает про меня? А почему бы и нет? В свете последних событий меня уже ничто, наверное, не удивит.

– Почему вы все время молчите?! Кто вы, как вас зовут?

– Ангелина Петровна.

– Вы ведь медик, да?

– Хирургическая медсестра. Работала в госпитале, в Калуге, пока не уволили.

«Да… У Николая Валерьевича была вроде какая-то родня в Калуге, а может, у его жены…»

Я чувствовала себя коробкой с пазлами.

Разрозненные кусочки должны во что-то сложиться, я это четко понимала, что должны, просто обязаны, – вот только во что?!

Я привожу сюда, даже не рассчитывая попасть в дом простым способом, полуживого Платона, калитка открыта, мне срочно нужна помощь, но я даже своим воспаленным умом понимаю, что любой звонок во внешний мир чреват ментами или санитарами в белых халатах. И тут, как по мановению волшебной палочки, в доме, оказывается, давно живет и ждет нас опытная медсестра… Чудо?!

Да.

Но теперь-то уже за окнами светло, на смену ночи пришел день, и все чудеса просто обязаны стать объяснимыми!

Профессор не мог знать, куда и зачем я поехала.

Пока я мчалась сюда вчера, он, обнаружив мое отсутствие в квартире, звонил на мобильный, наверное, раз двадцать, а я же не просто вырубила звук, а отключила батарею!

И даже если предположить, что он мог догадаться, куда я направилась, с кем – он не мог знать.

И он не будет так искусно, будто невидимый волшебник, помогать мне и Платону, он никак не будет помогать, никогда!

Его благородство начиналось и заканчивалось в складках его врачебного халата и елейном: «Доброе-утро-как-себя-чувствуете-все-будет-хорошо!» – своим пациенткам, которые приносили ему нехилый доход.

Значит, вариант, что бабуля была предупреждена и заранее проинструктирована, отпадает.

Я попробовала чай – он был вкусный, без химических добавок. Настоящий, хорошо заваренный, рассыпчатый черный чай, но пока что очень горячий.

Вопросов у меня с каждой минутой копилось все больше, а внятных ответов на них как не было вчера, так не появилось и сегодня.

В углу противным рингтоном заверещал мобильный.

Ангелину Петровну как ужалили: она мигом подскочила, на ходу локтем задела ложку и, даже не обратив внимания на то, что наступила прямо на нее, бросилась к телефону, а потом, с выражением явного облегчения на лице, заалекала в трубку:

– А-а-ле, да! Да, да! Да…

Она демонстративно не смотрела в мою сторону, но я почувствовала: на том конце речь шла именно про меня, и ее односложные «да, да» лишь подтверждали мои догадки.

Да что тут, в конце концов, происходит!

Мне надо сейчас встать, мне надо пройтись по дому, заглянуть в каждый угол, посмотреть: не пропало ли здесь чего, не появилось ли, одна ли она тут живет, не одна ли, давно ли она здесь, зачем и почему – я же хозяйка тут, черт побери, других вроде быть не должно!

Я еще раз, уже более внимательно, оглядела кухоньку.

Все вокруг чистое, все такое же, как и было: старенькое, но заново вымытое, отскобленное не раз.

И все же что-то меня взволновало.

Здесь появилось что-то принципиально новое, то, чего никогда не было раньше!

Ангелина Петровна, явно разволновавшись от разговора по телефону, по-прежнему продолжала избегать моих красноречивых и вопрошающих взглядов.

Дав отбой, она тут же подскочила к плите и стала вот уже в который раз за утро проверять содержимое кастрюль-сковородок.

– Дык съела бы все же кусочек, – наконец выдавила она из себя.

– А вы будете?

– Ой, милая, нет… Я же рано встаю, дык поела уже. А ты покушай все же… Твоему-то пока еще рано, пусть проспится как следует, да и бульончика ему сейчас лучше всего, а я-то ведь варю уже!

– Да… А почему тогда… Ну, если вы уже поели, почему тогда, – я кивнула головой на столик рядом с плитой, – почему тогда вы достали две тарелки?

Она не ответила.

Но по едва уловимым движениям ее сгорбленной спины я поняла, что она меня прекрасно слышит.

Я почувствовала, как в воздухе опять появилось и зависло что-то очень тревожное.

– Это он звонил, профессор? Он что, сейчас сюда приедет, да?!

Я уже было вскочила, но потом снова села, приказывая себе успокоиться и мыслить логически.

«Ну, даже если он сюда и приедет, так не для того же, чтоб жрать бабкину яичню?»

– Он звонил, да… Не собирался вроде приезжать, не сказал так, только спросил, здесь ли ты да и как тут что… волнуется…

– Угу, волнуется…

Все, я нашла источник своего беспокойства.

Прямо у окошка еще с теми, с «нашими», в цветочек, давно выцветшими, но идеально выглаженными, занавесками стоял алюминиевый столик на колесиках для перевозки медикаментов.

О! Таких я немало повидала по больницам. И с этим столиком у меня ассоциировался только один человек – профессор. Ведь это первое, что я видела, открыв глаза после очередной операции, – он, а рядом – столик…

Содержимое столика было скрыто от глаз белоснежной, накрахмаленной салфеткой. Первая моя мысль была совсем дурной: «Вот, нашел себе еще одну бабу и тайком экспериментирует уже и над ней, да еще в моем доме!» И правильно, мне абсолютно правильно все это время кажется, что в доме, кроме меня, старухи и Платона, находится кто-то еще!»

Но тут же, осознав всю нелепость этого предположения (ну а как же он здесь оперировать-то будет, а анестезиолог, а стерильность, а куча разных аппаратов?!), я поняла, что нащупала что-то, но не совсем то…

Передо мной оказалась тарелка.

Два яичных желтых глаза-светофора выглядывали из-под горы зеленого лука и помидорок.

Вкусно, наверное.

– Чье это? – Я заставила себя встать, подошла к столику и быстро сдернула салфетку.

И снова это невыносимое молчание мне в спину!

Черти дери, если она сейчас мне хоть что-нибудь не скажет, я выкину эту ее «яичню», на фиг, в окно!

У меня сейчас голова просто лопнет от этого кино!

Серия вторая, блин, а вчера была первая.

Хичкок отдыхает.

Открывшееся моему взору содержимое столика представляло из себя несколько пачек разных, неизвестных мне таблеток, упаковок со шприцами и каких-то растворов