взяла ради тебя. Ты ведь не собираешься отказываться от проекта? Это было бы грешно. Ты создан для того, чтобы написать книгу о Герберте Уэллсе, у тебя получится шедевр. Если ты этого не сделаешь, случится что-то ужасное. Я чувствую.

– Могу попробовать еще раз.

– Ты должен.

– Постараюсь найти для этого место среди других дел.

– У тебя не должно быть никаких дел, кроме творчества.

Благоухая сандаловым мылом, мистер Заммлер решил подождать Эмиля в саду. Может быть, на солнце запах выветрится. Возвращаться к умывальнику из оникса, чтобы еще раз ополоснуться, не хотелось. Там было слишком душно.

– Неси свой кофе сюда.

– С удовольствием, Шула. – Заммлер передал ей чашку и шагнул на газон. – У меня туфли все еще мокрые после вчерашнего.

Черная жидкость, белый свет, зеленая трава, теплая мягкая почва, пронизанная новой жизнью. У корешков, белеющих в торфе, сверкали капельки росы. От прикосновений солнца они радужно переливались, как города, на которые смотришь из реактивного самолета, или как галактическая сперма миров.

– Сядь. Разуйся. А то простудишься. Я посушу их в духовке. – Шула опустилась на колени и взяла мокрые туфли. – Как ты можешь их носить? Хочешь заработать пневмонию?

– Эмиль сразу вернется с аэродрома или будет ждать этого ненормального?

– Не знаю. А почему ты все время называешь Уоллеса ненормальным?

Как объяснить сумасшедшей, что такое сумасшествие? Да и может ли сам Заммлер назвать себя образчиком душевного здоровья? Ни в коем случае. Эти люди – его близкие. Он – их Заммлер. Они стоят на одном фундаменте.

– Ты так говоришь о нем из-за того, что он затопил дом? – спросила Шула.

– Из-за того, что он затопил дом, а теперь летает неизвестно где со своими фотоаппаратами.

– Он искал деньги. Это же нормально, разве нет?

– Откуда ты знаешь про деньги?

– От него. Он думает, там спрятано целое состояние. А ты как думаешь?

– Не знаю. Могу только сказать, что это очень похоже на Уоллеса – кладоискательство в духе Али-Бабы, капитана Кидда или Тома Сойера.

– Но он действительно считает, что в доме спрятано много денег, и не успокоится, пока не найдет их. Пожалуй, это было бы довольно нехорошо со стороны кузена Эльи…

– Умереть, не сказав, где они?

– Да.

Шуле, по-видимому, стало немножко стыдно оттого, что отец озвучил ее мысль.

– Это уж его дело. Пусть поступает, как знает. Полагаю, Уоллес просил тебя поучаствовать в поиске сокровищ?

– Да.

– Предложил тебе долю?

– Да.

– Шула, я не хочу, чтобы ты в это впутывалась. Держись в стороне.

– Принести тебе тост, папа?

Он не ответил. Она ушла, забрав его мокрые туфли.

Над Нью-Рошеллом рычало и жужжало несколько самолетов. Возможно, один из них пилотировал Уоллес. Себе он казался ревущим центром вселенной, а тем, кто смотрел снизу, – назойливым жуком, комаришкой, прочесывающим акры голубизны. Заммлер отодвинул свое кресло в тень. То, что на солнце было одной сплошной хвойной массой, теперь распалось на отдельные деревья и иголки. Вскоре из-за высокой живой изгороди вывернул серебристый «роллс». Горделиво сверкнула увенчанная монограммой решетка радиатора. Эмиль вышел и задрал голову: желтый самолет как раз пролетал над домом.

– Это, наверное, Уоллес. Даже точно. Он сказал, что будет на «Цессне».

– Я тоже подумал, что это он.

– Ему захотелось испытать оборудование в хорошо знакомом месте.

– Эмиль, я вас ждал, чтобы вы отвезли меня на станцию.

– Конечно, мистер Заммлер, но поездов сейчас мало. А как доктор Грунер? Вам что-нибудь известно?

– Я с ним говорил. Изменений нет.

– Я охотно отвезу вас в город.

– Когда?

– Очень скоро.

– Это сэкономило бы мне время. Мне нужно еще домой заехать. Вы ведь не будете забирать Уоллеса с аэродрома?

– Он приземлится в Ньюарке и сядет на автобус.

– Как вы думаете, Эмиль, он знает, что делает?

– Без лицензии ему не разрешили бы взлететь.

– Я не об этом.

– Он из таких ребят, которые все любят делать по-своему.

– Я не уверен, что он понимает…

– По ходу разберется. Он говорит, что это как «живопись действия», когда художник просто берет краску и разбрызгивает ее по холсту.

– Я бы не стал браться за дело прежде, чем получу ясное представление о процессе. Ну а сейчас вообще неподходящее время для полетов. Он может не справиться с эмоциями, каковы бы они ни были: обида на отца или горе.

– Если бы это был мой старик, я бы сидел рядом с ним в больнице. Но у нынешней молодежи все по-другому. Нам приходится с этим мириться.

Эмиль снял фуражку, чтобы защитить глаза, и посмотрел на быстро летящий самолет, устремив в небо свой длинный мясистый ломбардский нос. В его североитальянском лице, обтянутом плотной кожей, ощущалось что-то волчье. Может быть, не зря Уоллес говорил, что на самом деле он Эмилио – маленький, но свирепый шофер мафиози. Сейчас для него настала та пора, когда крепкий человек начинает выказывать старческую слабость. Это было видно по ссутуленным плечам и по глубоким морщинам на шее. Как водитель превосходной (пожалуй, даже лучшей из всех) наземной машины, Эмиль не собирался соперничать с самолетом. Убедившись в том, что ни одна пуговица на его одежде не поцарапает полировку, он прислонился к крылу и скрестил руки. Сняв пахнущую волосами фуражку, похлопал себя по террасам морщинистого лба.

– Похоже, он хочет получить снимки с разной высоты. Сейчас вот летит низко.

– Я буду рад, если он не врежется в дом.

– Тогда он побил бы собственный рекорд после вчерашнего потопа. Думаете, это был не предел?

Мистер Заммлер достал сложенный носовой платок и просунул его под линзу, прежде чем снять очки. (Ему не хотелось, чтобы Эмиль видел его уродство.) Не стоило так долго смотреть на солнечное небо: глаза заболели.

– Как знать? Вчера он сказал мне, что это его подсознание вскрыло не ту трубу.

– Да, мне он тоже говорит такие вещи. Но я работаю у Грунеров восемнадцать лет и неплохо знаю парня. Он очень, очень переживает из-за доктора.

– Согласен с вами. И все-таки этот самолетик… Помесь гладильной доски с миксером… Эмиль, а вы семейный человек? У вас есть дети?

– Двое. Уже взрослые, отучившиеся.

– Они любят вас?

– Ведут себя так, будто любят.

– Уже хорошо.

Заммлер заподозрил, что не успеет вовремя попасть в Нью-Йорк. Элья плюс ко всему попросил его заехать домой за газетными вырезками, а это может отнять много времени. Однако не следовало беспокоиться из-за всего сразу. Мотор Уоллеса зашумел еще громче. От такой атаки на мозг у мистера Заммлера заболела голова. Травмированный глаз ощутил давление. Воздух словно бы раскололся на две половины. Раздражающий шум – с одной стороны, странное движение и коварная яркость весны – с другой.

Губительно сверкающий, желтый, как птичий клюв, самолет марки «Цессна» опять пролетел над домом – совсем низко. Деревья под ним заметались.

– Еще чуть-чуть, и он врежется в крышу.

– Думаю, он не может продолжать опускаться и одновременно фотографировать, – предположил Эмиль.

– Сейчас он однозначно подлетел к дому ближе, чем предусмотрено правилами.

Самолет уменьшился,