иностранных дел направлена на длительный мир народов, и к голосу нашего правительства – справедливому голосу – прислушиваются все».

По окончании проповеди снова состоялся молебен, а в конце молебна было превознесено многолетие генералиссимусу И. В. Сталину, победоносному русскому воинству и вождям его, вечная слава русскому народу, отстоявшему свою независимость.

Начальник Управления МГБ СССР по Крымской области генерал-майор Марсельский.

Верно: Начальник отделения “О” УМГБ майор Клименко».

Архив ГУ СБУ в АРК. Ф. 1. Д. 51. Т. 4. Л. 5—11.

Лука продолжал, как мог, отбиваться от натиска местных властей. Причем чаще всего его оружием была прямота суждений и высказываний. Так, на встрече с крымским уполномоченным, пенявшим на то, что архиепископ зачем-то (?) педалирует тему противопоставления материализма и религии, он отвечал: «Хотя это вам, коммунистам, и не нравится, но ничего поделать нельзя; вы, коммунисты, ведете антирелигиозную пропаганду, а я – религиозную. Выступал против материализма в своих проповедях – и буду выступать, говорю проповеди строго по Евангелию, а в Евангелии есть места против материализма. Многие проповедники в своих проповедях об этих острых местах умалчивают и их обходят; но я этого никогда не делал и делать не буду; я знаю, что за моими проповедями следят, и очень аккуратно, из МГБ, и там в моих проповедях ничего не находят предосудительного. Но если они коммунистам не по душе, то тут ничего не поделаешь».

Донес уполномоченный в Москву и о чтении Лукой в кафедральном соборе «курса проповедей антиматериалистического характера» и попытках через проповедь «обучать детей религии». Мы можем уверенно предполагать, что владыка излагал некоторые из мыслей рукописи «О духе, душе и теле», над которой он тогда активно работал. Г. Г. Карпов выразил свое неудовольствие патриарху. Тот немедленно направил в Симферополь послание, которым запретил крымскому архиепископу читать «курсы», а заодно напомнил, что подобает ему, дабы не ронять архиерейское достоинство, выступать перед верующими только по церковным праздникам и говорить не более десяти минут.

В письме патриарху в январе 1949 года Лука выражал свое недоумение постановлением Синода, как он писал, «о запрещении даже проповедей, разъясняющих детям Закон Божий». Алексий в ответ разъяснял, что такого постановления не было, а было только предписание, чтобы под видом проповедей не было систематических уроков, предполагающих специальный созыв детей как на школьные уроки, что было бы нарушением действующих законов. В остальном духовенство свободно и даже обязано в храме разъяснять истины христианской веры всей пастве, включая пришедших в храм детей и подростков.

Но думается, что проблема не в том, что и как понимали патриарх Алексий и архиепископ Лука в вопросах содержания и направленности проповеди. Суть в том, как себе представляли границы возможного для церкви в деле проповедничества Совет по делам Русской православной церкви и его уполномоченные. А еще более важно и определяюще – что и как считали идеологи правящей партии, ее штатные «воинствующие безбожники и антирелигиозники»! С осени 1948 года в недрах Отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) под руководством секретаря ЦК М. А. Суслова начинается работа над проектом постановления ЦК ВКП(б) «О мерах по усилению пропаганды научно-атеистических знаний». В начале 1949 года проект был готов и ждал утверждения на Политбюро. В нем предполагалось резко ограничить деятельность религиозных организаций: закрывать храмы и монастыри, изымать ранее переданные общественные здания, сокращать число духовенства, учебных духовных заведений, епархиальных мастерских, издаваемой религиозной литературы, проводимых треб и обрядов. Ставилась задача и безусловного ограничения проповеднической деятельности духовенства, фактического сведения ее до всего лишь упоминания в храме о празднуемом церковном торжестве!

В марте 1949 года Лука приезжал в Москву. При встречах с патриархом Алексием, митрополитом Николаем (Ярушевичем), протопресвитером Николаем Колчицким и секретарем патриарха Львом Парийским разговор опять и опять крутился вокруг «чрезмерности» проповеднических усилий архиепископа Луки. Нет, никто впрямую не призывал его не произносить проповедей, но все вместе и каждый в отдельности уговаривали отказаться от ежедневного произнесения проповедей, от превращения их в подобие «религиозного обучения» слушателей. Встречи и разговоры были очень болезненны для Луки. Он видел смысл и обязанность свою в проповедовании Слова Божия и всякое ничем необоснованное ограничение в этом рассматривал и как неправомерное ограничение своих прав, и как отступление от обязанностей иерарха. Но не мог он и ослушаться патриарха, который считал, что Лука своими проповедями может нанести вред всей церкви, наложив на нее пятно неисполнения советских законов о религии.

С тяжелым сердцем улетал из Москвы Златоуст современной церкви архиепископ Лука. Конечно, не знал он, что характер и результат его переговоров с патриархом становились известными на самом высоком уровне. К примеру, Г. Г. Карпов докладывал И. В. Сталину и даже предлагал принять самые жесткие меры: «Архиепископ Лука, дав заверение патриарху, что он проповеди будет читать только по воскресеньям и праздничным дням, ограничиваясь толкованием Священного Писания, 4 апреля вылетел в Симферополь. Насколько искренне заявление архиепископа Луки, Совет проверять не имеет возможности, так как не располагает надлежащими источниками информации… Тем не менее Совет считает, что, несмотря на такое заявление, архиепископ Лука продолжает оставаться реакционером, которого в благоприятный момент при наличии надлежащего повода необходимо подвергнуть изоляции».

Возвратившись в крымские пенаты, Лука в родных кафедральных стенах служил, молился, проповедовал… Обещания, данные патриарху, холодным обручем сдавливали сердце, душу, тело… Он даже обращался за советами к людям, которых уважал и к чьему мнению прислушивался. В частности, писал митрополиту Рижскому Вениамину (Федченкову), вопрошая: как поступить в связи с ограничением на проповедование? Получил вполне ожидаемый ответ: «Если мы учим свою паству подчиняться, то и сами должны показывать пример послушания». Несколько успокоившись, но все же понимая, что не в состоянии «просто» замолчать, Лука, спустя некоторое время, 14 июня 1949 года, пишет патриарху, поясняя, как он будет отныне проповедовать:

«Ваше Святейшество,

Дорогой Владыко и Отец наш.

Приношу Вам покаяние в том, что не вполне исполнил наказ Ваш не проповедовать ежедневно. Было бы слишком резким внезапное прекращение моих проповедей после поездки к Вам, и неизбежно возбудило бы всякие догадки и кривотолки. Поэтому я решил не сразу прекратить будничные проповеди, а проповедовать только по средам и субботам.

Смиренно прошу прощения в этом и, по долгу послушания, прекращу по возвращении из летнего отдыха в Алуште и эти проповеди, если Вы прикажете.

Но не хотел бы я этого, ибо помню слово пророка Исайи: «О вы, напоминающие о Господе! Не умолкайте!» Вспоминаю и о том, что праведный Иоанн Кронштадтский проповедовал ежедневно.

Жду Вашего приговора и прошу молитв Ваших о моем недостоинстве.

Любящий Вас А. Лука»[179].

По возвращении с дачи домой, в Симферополь, Лука уже нашел слова, с которыми он обратится к верующим, объясняя, почему отныне будет проповедовать только по воскресным дням: «Я буду