— Вы все собрали? — спросила она.

— Да, остался только телевизор. Он тоже мой.

Тайберн сказала, что я могу забрать его в любое удобное время.

— И что он только в вас нашел? — вопросила она, качая головой. — Почему именно вы стали хранителем тайного пламени?

Интересно, подумал я, что это еще за «тайное пламя». И сказал:

— Наверное, просто повезло.

Она не удостоила меня ответом. Повернулась спиной и снова принялась рыться в вещах. Я подумал: что же она на самом деле здесь ищет? На пути из каретного сарая я услышал приглушенный лай и обернулся. В окне третьего этажа увидел бледное и печальное лицо Молли — она стояла, прижав к груди Тоби. Ободряюще, как мне показалось, помахав им, я ушел. Нужно было удостовериться, что Найтингейл жив.

У дверей его палаты дежурил вооруженный офицер полиции. Я показал ему удостоверение, и он попросил меня оставить багаж снаружи.

Оказывается, в современной палате интенсивной терапии может быть до странности тихо. Все измерительные приборы начинают издавать звуки, только если что-то не так. А поскольку Найтингейл дышал самостоятельно, сопения сквозь трубку а-ля Дарт Вейдер тоже не было.

На фоне синтетической больничной простыни немаркого пастельного оттенка его лицо выглядело бледным и постаревшим. Одна рука лежала поверх простыни. К ней тянулось с полдюжины проводочков и трубочек. Посеревшее лицо осунулось, глаза были закрыты. Но дышал он ровно, спокойно и без всяких аппаратов искусственной вентиляции. На тумбочке рядом стояла мисочка с виноградом и букет васильков, кривовато торчащий из вазы.

Я постоял некоторое время возле кровати. Хотел что-нибудь сказать, но, как назло, ничего не приходило в голову. Удостоверившись, что никто не видит, я взял его ладонь и легонько пожал. Она оказалась неожиданно теплой. Мне показалось, что я что-то почувствовал — вроде бы легкие запахи мокрой сосновой хвои, дыма от горящего дерева, холста для картин. Слабые, едва ощутимые — я не смог определить, вестигий это или нет. И понял, что сейчас свалюсь от усталости. В углу палаты стояло кресло с каркасом из ДСП, обитое кожзаменителем, под которым был какой-то жаропрочный мягкий материал. На вид оно было жутко неудобное и совершенно непригодное для сна. Я сел, уронил голову набок и отключился меньше чем через полминуты.

Проснулся я ненадолго — оттого, что вокруг Найтингейла суетились две медсестры и доктор Валид. Я осовело уставился на них, потом доктор Валид заметил меня и велел спать дальше — то есть мне показалось, что он так сказал.

В следующий раз я проснулся от запаха кофе. Доктор Валид принес мне латте в картонном стаканчике и продолговатые пакетики сахара в количестве, которое было способно пробить брешь в моем бюджете на продукты.

— Как он? — спросил я.

— У него огнестрельное ранение груди, — сказал доктор Валид, — а такая штука не может не уложить человека на больничную койку.

— Но он поправится?

— Жить будет, — сказал доктор, — но за полное восстановление не могу поручиться. Однако он дышит без аппарата искусственной вентиляции, и это хороший знак.

Я отхлебнул латте — он был горячий, я обжег язык.

— Меня выдворили из «Безумия», — сказал я.

— Я знаю, — отозвался доктор Валид.

— Вы можете помочь мне вернуться туда?

— Нет, — усмехнулся доктор, — я не могу. Я всего лишь гражданский консультант, имеющий некий опыт в эзотерике. И сейчас, когда Найтингейл недееспособен, доступ в «Безумие» может обеспечить только комиссар, если не кто-то еще выше рангом.

— Неужели министр внутренних дел? — удивился я.

— Вполне возможно, — пожал плечами доктор. — Вы уже решили, что будете делать дальше?

— Здесь где-нибудь есть доступ в Интернет? — спросил я.

В больницах, где, как в Университетском госпитале, есть еще и учебная часть, за определенными дверьми заканчивается собственно клиника и начинается административно-исследовательский центр. У доктора Валида был здесь кабинет и, к моему изумлению, кафедра.

— Студентам я эзотерику не преподаю, — пояснил доктор. Однако из скромности умолчал, что он гастроэнтеролог с мировым именем. — У всех есть свои увлечения, — сказал он.

— Буду искать работу, — сообщил я.

— На вашем месте я бы сначала отправился в душ и только потом на собеседование, — проговорил доктор Валид.

Его кабинет представлял собой узкое, ужасно неудобное помещение с окошком в дальнем конце и с рядами книжных полок на двух длинных стенах. Буквально везде громоздились кипы специализированных журналов, папок и справочников. Край одной из узких полок служил рабочим столом, и на нем в море ксерокопий шатко балансировал компьютер. Свалив на пол свои пожитки, я вытащил ноутбук и подключил его к сети, чтобы подзарядить. Модем скрывала пачка изданий под названием «Gut. Международный журнал по гастроэнтерологии и гепатологии». Напечатанный стильным шрифтом подзаголовок гласил, что все гастроэнтерологи мира считают «Gut» лучшим журналом по гастроэнтерологии. Я не знал, должен ли меня радовать или настораживать тот факт, что в мире существует множество других журналов, посвященных нормальному функционированию моего кишечника. Гнездо для модема выглядело подозрительно ненадежно и наверняка не соответствовало стандартному разъему. Я спросил об этом доктора Валида, и он дал очень простое объяснение — сказал, что хочет быть уверенным в абсолютной защищенности своих данных.

— От кого? — спросил я.

— От других исследователей, — отозвался доктор, — которые все время пытаются присвоить мои работы. — Особенно злостными пиратами были, очевидно, гепатологи. — Ну а чего вы хотите от людей, которые так много работают с желчью? — вопросил доктор и явно расстроился, когда я не понял шутки.

Когда я удостоверился, что работать здесь можно, доктор Валид проводил меня до душевой в конце коридора. Кабина оказалась достаточно просторной и была оборудована на все случаи жизни — могла вместить паралитика вместе с инвалидным креслом, а заодно его сиделку и собаку-поводыря. Мыло я там тоже нашел — обычное антибактериальное, с лимонным ароматом и до того ядреное, что вполне могло смыть не только грязь, но и верхний слой моего эпидермиса.

Стоя под душем, я размышлял о том, как же все-таки получилось, что Найтингейла подстрелили. Вопреки страшным историям, которыми изобилует «Дейли Мейл», огнестрельное оружие у нас не продается свободно в каждом пабе. Особенно такое, как дорогой полуавтоматический пистолет, столь неожиданно оказавшийся прошлой ночью в руке Кристофера Пинкмана. А это означало, что Генри Пайк никоим образом не мог привести Пинкмана на место действия в двадцатиминутный промежуток между нашим появлением у Королевской Оперы и выходом из ее служебного подъезда. Значит, он должен был знать заранее, что мы собираемся устроить на него засаду на Боу-стрит. Отсюда следует одно из трех: либо он предвидит будущее, либо читает чьи-то мысли, либо один из участников плана — его марионетка.