я ее подозреваю? Может быть, она честно старается мне помочь? Поддержать угасшие силы любимого писателя, чтобы он не сдох от умственного истощения и побоев?

Мысль показалась дикой, словно заглянула ко мне из чужой головы.

Коньяк с бульканьем лился в стакан, по салону расползался резкий клопский запах, сейчас только обоняние держало меня в обычной реальности. Я снова видел жрицу Иштар, и наливала она вино из глиняного кувшина в стеклянный кубок, и сидели мы на колеснице, богато украшенной, запряженной парой волов с огромными рогами, и окружали нас заросли тростника, и шумел он на ветру, издавая сладостное, зовущее в сон «шу-шу-шу, шу-шу-шу».

— Прими же! — возгласила она, обольстительно улыбаясь, и серьги ее звякнули, подали голос ожерелья на запястьях и лодыжках.

— Спасибо. — Я снова очутился в машине.

Я взял, увы, не стеклянный кубок, а всего лишь пластиковый стакан, и посмотрел на Тоню: в глазах ее читалось жадное ожидание, нетерпение, они буквально кричали: «Пей же!» Она улыбнулась в ответ на мою улыбку, и я плеснул мерзким дешевым коньяком прямо ей в лицо.

— Ах! — воскликнула она.

А я уже вывалился из машины, подхватил сумку и рванул прочь.

Хотя рванул, конечно, не как прыгающий из засады ягуар, не как язык изо рта хамелеона, а скорее как обдолбанная, хромая, страдающая параличом улитка. Врезался в соседнюю машину, отчего та заорала дурным сигнализаторным голосом, и побежал во тьму.

В этот момент меня не очень интересовало, куда именно я мчусь, меня занимал вопрос — от кого. Но я понимал, что Тоня на ровном догонит меня за считанные минуты, и поэтому мне надо туда, где скорость в чистом виде не так важна — то есть в лес, стеной окружавший стоянку.

Плеснула под ногой лужа, ударила по лицу сырая ветка, и я оказался меж еловых стволов, в полном мраке.

— Стой! Куда! — кричала Тоня, но я мчался — условно говоря — дальше, хрипя как загнанный олень, не обращая внимания на колотье в груди, на подгибающиеся ноги и закрывающиеся глаза.

Организм визжал от натуги, выбрасывая в кровь последние запасы адреналина.

Потом левую лодыжку пронзила острая боль, она как-то неуклюже вывернулась, и я полетел кувырком. Острое распахало щеку, тяжелое ударило по голове так, что перед глазами взвихрились звезды, разом проснулись все ушибы и ссадины, полученные во время сеанса публичной либеральной критики, я превратился в комок боли, озерцо страдания, вцепившееся само в себя, обхватившее себя всем, чем можно, зажавшее себе все отверстия ради одной цели — не заорать.

И я смог это сделать, ни единый звук не покинул моих губ.

— Лев?! — Издалека донесся голос Тони, и я замер, словно животное, ощутившее приближение хищника, да я и был в этот момент вовсе не разумным существом с веками цивилизации за спиной, а обычной лысой обезьяной, и управляли мной инстинкты.

Я лежал, прислонившись лбом к дереву, в которое, похоже, врезался, по распоротой щеке текла горячая кровь, прижатый к земле бок понемногу напитывался сыростью и холодом. Лодыжку словно перепиливали тупой пилой, но главное — сумка была со мной, я не выпустил ее даже в момент падения.

— Лееев! — повторила Тоня, и это прозвучало громче, чем раньше.

Я слышал, как хрустят и шуршат сухие листья под ее ногами, как она отводит ветки. Все ближе, ближе и ближе…

— Хватит прятаться! Я не сделаю тебе ничего плохого! Только отдай текст! Всего лишь! Чего он тебе? Если из-за денег, то будет у тебя денег больше, чем ты можешь представить! Фрол дал слово, а он его всегда держит!

Мне было так больно, что из глаз текли слезы, но я молчал и не двигался.

— Лев? — Теперь я мог по голосу сказать, где именно находится Тоня: метров пять за моей спиной.

Если пойдет в мою сторону, то мне никуда не деться…

Несколько минут она стояла на месте, и мне это время показалось вечностью, даже двумя вечностями. Затем чавкнуло, шлепнуло, Тоня вполголоса выругалась, и я с облегчением понял, что ее шаги удаляются.

— Лееев! — позвала она, но прозвучало это уже тише.

Не знаю, сколько я пролежал на месте, но пошевелиться я отважился, только когда бок совсем заледенел. С трудом, опираясь на руку, я сел, и голова немедленно не закружилась даже, а завихрилась, лес сменился уходящими во все стороны барханами, затем вернулся и заколыхался на волнах, в уши ударили рев и свист.

Настало время разобраться, где я и что делать дальше.

***

Идти я мог, но с большим трудом, цепляясь за деревья, а на открытых участках прыгал на одной ноге. К счастью, было недалеко — обойти главный корпус, двести метров до берега озера, и там в одну из беседок для шашлыков, где сейчас не должно быть вообще никого и меня не будут искать.

Я знал «Лесную сказку» лучше Тони, поскольку она попала сюда впервые.

Ну а литературной ОПГ Тельцова-Шапоклякович в головы не придет, что нормальный человек может спрятаться от них в темном лесу, под дождем. Обитатели нашего Олимпа привыкли к комфорту, теплу, горячей воде, яркому свету и прочим радостям цивилизации.

Тебя же, отщепенец, воистину отлучат от людей, и обитание твое будет с полевыми зверями; травою будут кормить тебя, как вола, росою небесною ты будешь орошаем, и волосы твои вырастут, как у льва, а ногти твои — как у птицы!

К тому моменту, когда я добрался до беседок, дождь превратился в настоящий ливень. С трудом я втащил себя под крышу и опустился на холодную и жесткую лавку; молнию на сумке заело, но я победил ее и вытащил серебристый нетбук.

Хорошо, что я зарядил его, когда работал в туалете, и батарейка у этой штуки емкая, так что хватит часов на десять.

— Что мне этот текст? — пробормотал я, вспоминая вопрос Тони. — Да вот ничего! Просто я обещал! Слово дал! Пацан сказал — пацан сделал!

Я толком не спал черт знает сколько, я потерялся во времени и пространстве…

Я был избит, я подвернул лодыжку, и свежий порез на щеке еще не зарубцевался…

Я устал, как ездовая собака после забега на нартах через всю Чукотку…

Меня трясло и дергало — наверняка давала знать о себе температура…

За мной охотились желающие уничтожить мемуары президента или забрать их себе…

Но самое главное — я сидел прочно, пальцы слушались меня в достаточной степени, чтобы попадать по клавишам, боль и холод не давали мне заснуть или потерять сознание. Короче говоря — я