бочках 11 пуд зелья пищального да в станках и усечках и в пульках 7 пуд свинцу, да 30 стрел, да 10 прапоров зенденных58 розными цветы да 300 лыж…»

Должно быть, это было красивое зрелище: стрельцы на лыжах, вооруженные легкими рушницами и тяжеленными затинными пищалями, с развевающимися перед строем разноцветными шелковыми флагами… Вот только зачем гарнизону этого крошечного острога нужно было десять разноцветных шелковых флагов – ума не приложу.

Лальский погост

Правда, к середине семнадцатого века в приправочных книгах Ивана Благого и подьячего Василия Архипова за 1645 год читаем: «…острог весь подгнил, только стоят ворота до башни да и те все ветхи и развалились», но это еще только через четверть века будет, не раньше.

На самом деле Лальский острог был не таким уж и маленьким – в нем было трое проезжих ворот – Никольские, Покровские и Устюжские – и восемь глухих башен. И все эти башни, пищали, рушницы, тысяча ядер, пуды свинца, стрелы, пищальное зелье – все это было совсем не лишней предосторожностью. Смута к тому времени официально лет семь как закончилась, но смутьяны в окрестных лесах еще долго не переводились. Прямых свидетельств того, что жители Лальска, или лалетяне, как их тогда называли, принимали участие в боевых действиях, не имеется. Приходили ли к ним воровские шайки поляков, литовцев и казаков, доподлинно неизвестно, но в 1625 году владельцы деревень, расположенных всего в двух верстах от Лальска, заявили переписчикам о том, что купчие на их земли «пропали в приход казанских татар».

Внутри острога был стандартный по тем временам набор: две церкви, арсенал с оружием, тюрьма, государев кабацкий двор и таможенная изба, в которой собирали налоги со всех торгующих. Нестандартным было то, что дома лальского посада были не разбросаны как попало вокруг острога, а выстроены по улицам: Калининой, Запольской, Кабацкой и Гулыне. Самая длинная называлась Большой. Она и сейчас самая длинная, только называется улицей Ленина.

Надо сказать, что торгующих в Лальском погосте было большинство. По данным переписей, здесь в 1625 году имелось более шести десятков «безпашенных» дворов, то есть таких дворов, хозяева которых не сеяли и не пахали, а занимались торговлей. Переписчики про них так и писали в своих отчетах: «А пашен, государь, у них на Лальском повосте тож кроме дворов нет; а промышляют оне, государь, Лальского повоста посадские люди отъезжими и тутошними торгами». И то сказать – пахать и сеять в этих местах, конечно, можно, но при том, что зима здесь длится столько, сколько захочет, а морозы… нет, что ни говори, а промышлять торговлей куда выгоднее. Тех, которые не торговали, а зарабатывали на жизнь ремеслом, можно было перечесть по пальцам – один столяр, один иконник, один кирпичник, один хлебопек и один серебряных дел мастер. Кузнецов, правда, было больше. Они в те времена были кем-то вроде шиномонтажников. Оно и понятно – перекресток торговых путей, а по этим путям идут люди и лошади, лошади, лошади, которых нужно было время от времени подковывать и перековывать.

Тем же, кто не торговал, не столярничал, не подковывал лошадей и не пек калачей, приходилось туго. Часто встречаются в писцовых книгах первой половины семнадцатого века, описывающих Лальский погост, то кельи, в которых живут нищие черницы, «питающиеся от церкви Божией», то нищая вдова Аксинья, то нищая вдова Анна, то нищий Ивашка Баран, то нищая Марфа Сенькина, то шесть дворов бобыльских, а в них «живут бедные люди, кормятся в миру Христовым именем». Про бобыля Тимофея Сидорова записано, что он «бродит меж двор». Крестьяне, занимавшиеся в деревнях Лальской волости хлебопашеством, жили немногим лучше нищих. По переписным книгам 1645 года, про жителей этих деревень сказано, что от высоких налогов и неурожаев, «от самосовершенной хлебной скудости» ушли они в Вятку, в Сибирь или «бродят по миру». Про некоторые деревни и вовсе записано, что они «пусты и лесом поросли».

И еще о лальских нищих. В 1615 году в дозорную книгу вятских городов был записан «нищей Поспелко Лалетин». Обретался Поспелко в Вятке, которая тогда называлась Хлыновом. Это, между прочим, первое письменное упоминание о жителе Лальска. Конечно, нищий – это не воевода, не подьячий и не купец гостиной сотни, но дозорную книгу уже не перепишешь. Впрочем, со временем будет и среди лалетян купец гостиной сотни.

Вернемся к жителям Лальска. На протяжении всего семнадцатого века в писцовых книгах то и дело встречаем: «а Васька и с братом Ларькою съехали в Сибирь для промыслу», «вдова Марфица Андреевская жена Икконникова сын ея Афонька съехал в Сибирь для промыслу», «Стенька Петров сын Норицын с братом Семейкою съехали в Сибирь для промыслу», «Митька Семенов с детьми с Ивашком да с Петрушкою сбрели в Сибирь…», сын Артюшки Васильева Лучка съехал в Сибирь для промысла, а Данилку Паламошного и вовсе в Сибири убили, и его двор стоит пуст. Каптелинку Савватееву ее дети Нефедко да Ивашко оставили одну с восьмилетним внучком Ивашкой, а сами съехали в Сибирь для промыслов. Это только небольшая часть записей писцовых книг по Лальску за 1646 год.

Если исключить торговлю, то в Лальском погосте в семнадцатом веке, считай, не происходило ничего. В 1654 и 1655 годах в России свирепствовала эпидемия чумы, и по этому случаю в Лальском погосте, как и везде, по указу патриарха Никона служили сорок служб в поминовение умерших и божественную литургию. Постановили ежегодно в память избавления от морового поветрия в летние месяцы ходить крестным ходом к городским церквям по средам и пятницам, а вокруг погоста – в девятое воскресенье после Пасхи. В 1666 году сгорели тюрьма, церкви Николая Чудотворца, Благовещения Пресвятой Богородицы вместе с колокольней и церковь Флора и Лавра. Вместе с церквями в остроге, который и без того еле стоял, сгорели без остатка трое проезжих ворот и восемь глухих башен. В этом же году, если судить по писцовым книгам, житель Лальского погоста «Стенька Никифров сын большой Норицын обнищал и обдолжал и сбрел в Сибирские городы». В 1667 году на месте сгоревших церквей построили две новые – церковь Благовещения Пресвятой Богородицы и Николая Чудотворца. К ним пристроили шестиугольную колокольню, на которую повесили восемь больших и малых колоколов. Простояли две церкви с колокольней десять лет и снова сгорели. В том же 1677 году Максимко Савин сын Жаравлев после пожара «сбрел в Сибирь в Тобольской город и живет в служивых», а Андрюшка Федотов сын Воронцов с детьми с Ивашком да с