Якушком с Тишкою обнищали и обдолжали и сбрели безвестно», а жена Андрюшки Воронцова Ульяна «кормится в мире Христовым именем». В 1682 году в конце июля «по всей Устюжской провинции приключилась великая стужа, от коей позябли все полевые растения и выпало снегу на семь вершков». Вот и расти хлеб в тех местах, где в конце июля может выпасть снегу на три десятка сантиметров.

Через год, в конце мая, до Лальского погоста дошел царский указ: «За разговоры и письма в городах про прежнее смутное время наказывать батоги или кнутом». Речь шла о стрелецком бунте, отшумевшем год назад. Где бунт, а где Лальск. Особенно в конце семнадцатого века. Разные планеты. Да и какая из Лальского погоста планета – астероид, не больше. Однако же по торговым трактам слухи расходились и разъезжались быстро. Что могли говорить о стрелецком бунте в Лальске жена пропавшего Андрюшки Воронцова Ульяна или Каптелинка Савватеева, которую ее дети оставили с восьмилетним внуком, а сами ушли в Сибирь, или бобыль Тимофей Сидоров, который «бродит меж двор»… Наверняка то же, что и сейчас. Они-де, там, в Москве, с жиру бесятся.

Иван Прокофьевич Саватеев

Мы, однако, отвлеклись. В сентябре 1696 года указом Петра Первого велено было в Сибирь из России ездить через город Верхотурье. Еще при Борисе Годунове Верхотурье было местом, где купцы платили казенные пошлины. Указ Петра стал для Лальска бесценным подарком, поскольку путь в Сибирь теперь должен был пролегать через Лальский посад и дальше на Соликамск, Верхотурье, Тюмень и Тобольск, а длиной этот путь, если считать его от Москвы, был почти две тысячи четыреста верст. Был и другой путь – через Муром, Нижний, Вятку и Соликамск, но на дороге от Мурома до Соликамска могли запросто ограбить.

Как ни крути, а рассказ о Лальске все время сворачивает на торговлю. Уже с начала семнадцатого века, едва только закончилась Смута, предприимчивые жители Лальского погоста стали устраиваться приказчиками к устюжанам, торговавшим с английскими и голландскими купцами. Да и как не устроиться, если от Лальска до Устюга всего семьдесят верст. Летом это был путь по рекам, а зимой – по проторенной дороге. Основную прибыль в этих торговых операциях приносили сибирские меха – соболя, горностаев, песцов, зайцев, бобров, куниц и белок. Белок, кстати, тогда было столько, что считали их тысячами, и стоили они во столько же раз дешевле соболей. Пушнину везли из Сибири в Устюг, куда приезжали иностранные купцы, через Лальск. Некоторые предприимчивые устюжане заранее выезжали в Лальск, чтобы опередить конкурентов и купить самый лучший товар по наиболее выгодной цене. Некоторым и выезжать не нужно было, поскольку это делали за них лальские приказчики. Впрочем, оборотистые лальчане торговали и сами, но на деньги, взятые взаймы у москвичей и устюжан. Лальские купцы регулярно ездили в Сибирь за пушным товаром. На торговле сибирскими соболями разбогатели уже в первой половине семнадцатого века лальские купцы Норицыны, Саватеевы, Бобровские, Паламошновы и Ворыпаевы. Ездили в Сибирь большими группами. К примеру, в 1678 году из Лальска отправились девять купцов с тридцатью проводниками на тридцати лошадях. В Лальске можно было и лошадей купить, что давало дополнительный доход местным торговцам, не говоря о кузнецах, которые подковывали этих лошадей.

Из Сибири привозили не только меха, но и слюду, хмель, выделанную оленью кожу, траву зверобой и каменное масло, оно же белое мумие, оно же бракшун, которое представляет собой самые обычные алюмокалиевые квасцы. Им и сейчас-то народные целители лечат все подряд, а уж в те времена и подавно. Надо понимать, что ездили купцы в Сибирь не столько с мешками денег, сколько с товарами для меновой торговли. Везли кожаные рукавицы, сукно, холст, пестрядь, сахар, ложки, вилки, складные ножи, виноградное красное вино, теплые шерстяные шляпы, кафтаны, вязаные чулки, колпаки, тюленьи шкуры, красные и черные яловые кожи. Красную медь и олово везли в слитках, или, как тогда говорили, «в деле». С одной стороны, конечно, семнадцатый век, дремучий лес от Лальска до самого Китая, грунтовые дороги, грязь непролазная, пыль столбом, трескучий мороз и в придорожных кустах лихие люди, норовящие ограбить торговый караван… а с другой стороны, привезенный из Нового Света через полмира сахар к чаю, который пил какой-нибудь тобольский или тюменский купец. С чаем было проще – его в Сибирь не надо было везти через полмира. Чай везли из Китая. Из Сибири через Лальск в европейскую часть Московского государства и дальше в Европу везли пушнину, а обратно в Китай шло то, чем богата была Россия. Только не надо думать, что проще всего сибирякам было торговать напрямую с Китаем и своих соболей обменивать на чай, фарфор, шелковые ткани, китайский жемчуг и самую черную в мире китайскую тушь. Оно и сейчас, если посмотреть на сибирскую нефть и газ… То есть поначалу оно так и было – русские купцы со своим товаром в Сибирь и далее в Китай, а оттуда… В списке имущества одного из лальских мещан Григория Басанова читаем: «…четыре конца китайки59 синей, два конца китайки белой, один конец китайки черной, четыре портища камки60 разных цветов, три фанзы61: одна белая, вторая лазоревая, третья лимонная, одна фата коноватка62, один аршин отласу китаиского, десять мотушек шелку китаиского… одна раковина морская, один доскан63 мамонтовы кости и крышка наложена серебром…»

При Петре Алексеевиче свободная торговля с Китаем закончилась. Была установлена государственная монополия на «китайский торг». Заодно ввели государственную монополию и на торговлю соболем и чернобурой лисицей. Теперь купец мог отправиться в Китай только в составе казенного каравана. И такой купец в Лальске жил. Это был купец гостиной сотни Иван Прокофьевич Саватеев. В первый раз Саватеев побывал в Китае в составе первого российского торгового каравана в 1699 году. То есть караван в 1698 году вышел, потом год шел до Пекина, потом там все привезенное продал, закупил китайских товаров и еще год домой возвращался. В 1698 году жене Ивана Саватеева Екатерине было двадцать три, а сыну Ивану три года. Летом она выходила на Сибирский тракт и долго глядела из-под руки в ту сторону, где за тридевять земель лежал неведомый Китай, а зимой сидела у заметенного снегом слюдяного окошка и при свете сальной свечи в который раз перечитывала: «Еще хочу сообщить вам: дислокация наша протекает гладко, в обстановке братской общности и согласия. Идем себе по пескам64 и ни о чем не вздыхаем,