малочисленному и небогатому тамошнему купечеству и посадским людям ни за что не хотелось терять доли лальских денег в и без того дырявом бюджете Усольской провинции, и потому челобитчики продолжали приносить челобитные, секретари их принимали и обещали помочь, выразительно при этом глядя в потолок или барабаня пальцами по столу, письмоводители письмоводили, и все были при деле.

Только в 1739 году правительствующий сенат указом определил Лальскому посаду быть особым посадом под ведомством Великоустюжской провинциальной канцелярии, а платить подати и отбывать службы от усольцев отдельно.

Первый летописец Лальска Иван Степанович Пономарев, городской голова и городской староста на рубеже позапрошлого и прошлого веков, в книге «Материалы к истории города Лальска Вологодской губернии» аккуратно выписал цены на продукты питания и вещи в 1738 году. Эти цены мало что говорят обычному, неподготовленному читателю, поскольку их надо сравнивать с покупательной способностью тогдашнего рубля, учитывать достаток купцов, мещан, крестьян, удаленность от крупных торговых центров, инфляцию… Бог знает с чем еще их надо сравнивать и что учитывать, но современному читателю, даже если он не подготовлен, приятно представлять себя покупающим на рынке Лальска пудового осетра за каких-нибудь семьдесят пять копеек или пуд икры за рубль тридцать или пуд лука за гривенник. Пуд изюма стоил рубль шестьдесят, за пуд палтуса просили полтинник, а за пуд сухой трески нужно было отдать двадцать четыре копейки. Пуд соленой трески стоил на шесть копеек дешевле. Стопа писчей бумаги – рубль двадцать, башмаки – гривенник (какого качества были эти башмаки, остается только гадать), овчинный кафтан – полтинник, шелковый платок – двугривенный, дюжина столовых ножей с вилками – полтинник, десяток пар варежек – четвертак, шкурка выдры – рубль, вязаный колпак – две копейки, за сотню соленых огурцов просили пятиалтынный, вязаные на пяти спицах чулки (их называли панскими) стоили гривенник за пару. Быка или корову можно было купить не дороже четырех рублей, а цены на лошадей начинались там, где цены на коров заканчивались, и поднимались почти до двух десятков рублей. Яблоки были дорогие – пуд яблок стоил почти столько же, сколько пуд сухой трески. И то сказать – они в Лальске до сих пор привозные. Уж больно суровые в Лальске зимы – вымерзают яблони, как их ни укутывай. За проезд из Лальска в Устюг платили зимой от тридцати до пятидесяти копеек с подводы. Придет читатель домой, нагруженный воображаемыми огромным осетром, икрой, пудом изюма, сухой трески, обутый в башмаки за гривенник и колпак за две копейки, с кучей соленых огурцов… а у него на карте Сбербанка еще тысяч сто или даже сто пятьдесят осталось.

Мы, однако, отвлеклись. Надо сказать хотя бы несколько слов о промышленности Лальска в первой половине восемнадцатого века, тем более что для нее хватит и нескольких. Кроме винокуренных поварен Ивана Прокофьевича Саватеева и Данилы Ивановича Бобровского были в посаде три кожевенных завода, которыми владели местные купцы Яков Аврамов, Леонтий Бобровский и Осип Свиньин. Выделывали они в год до девятисот юфтей. Бобровский и Саватеев, кроме того, что поставляли вино в другие города, в 1739 году поставили на Лальский кружечный двор по пятьсот ведер вина каждый. Это выходит почти по два ведра вина на каждого жителя Лальского посада. Впрочем, если добавить к этим жителям проезжающих по Сибирскому тракту, то получится, наверное, не так уж и много. Может, даже и не будет хватать.

Понемногу Лальск богател. В 1740 году в посаде открылось Малое духовное училище. Принимались туда дети духовенства в возрасте от семи до пятнадцати лет. Алгебру с геометрией там не преподавали, но чтению, письму и пению по нотам научиться было можно. Тех, кто подавал надежды, посылали в Великий Устюг – держать экзамен в тамошнюю семинарию, а тех, кто не подавал… не посылали. Кстати, о богатстве. В том же 1740 году жители Лальска просили Устюжскую провинциальную канцелярию прислать им для охранения от воровских людей военную команду. Впрочем, это может свидетельствовать не столько о богатстве Лальска, сколько о расплодившихся воровских шайках в тамошних дремучих лесах.

Каких-то выдающихся событий в истории Лальска в те годы не случилось. Да и обычных событий… Вот разве что оттепель в ноябре 1741 года была такой сильной, что начался ледоход на реках, да еще лальские купцы Александр Саватеев и Данила Бобровский поставили на местный кружечный двор в общей сложности три с половиной тысячи ведер вина. Должно быть, редкий купец, проезжавший через Лальск в Сибирь или, наоборот, из Сибири, не мучился на следующее утро с похмелья и не держался руками за больную голову, подпрыгивая в своей кибитке на ухабах Сибирского тракта.

Впрочем, было в середине восемнадцатого века событие в истории Лальска, выдающееся по нынешним меркам, а тогда самое обычное. В 1750-х годах все подати за бедных граждан Лальского посада уплачивали два купца – Иван Федорович Бобровский и Кондрат Никитович Пономарев. Только представьте себе на минуту, что все налоги за бедных граждан, к примеру, Москвы, или Вологды, или Костромы уплачивают Сечин, или Миллер, или братья Рот… богатые московские, или вологодские, или костромские купцы. Ну хорошо, пусть не Москвы и Вологды. Пусть Кинешмы. Пусть хотя бы Лальска. Представили? Вот и у меня не получается.

В 1760 году власти разрешили всем без ограничений покупать из казны ревень по сто рублей за пуд. Целебный корень ревеня в восемнадцатом веке был экспортным товаром – его везли из Китая в Россию, а из России в Европу. Через Лальск проходили сотни пудов этого ценного лекарственного сырья, но торговать им имело право только государство. Еще в начале 1750-х годов одного из предприимчивых лальских жителей взяли за торговлю ревенем в Верхотурье и в кандалах привели в Устюгскую провинциальную канцелярию. Привели, а не привезли. От Верхотурья до Великого Устюга, между прочим, больше тысячи верст.

Через год в Лальске случилось удивительное – купец Никифор Дмитриевич Захаров нашел клад из старинных серебряных копеек и честно сдал его в казну до копеечки. За что и получил шестьсот с лишним рублей вознаграждения из монетной конторы. На эти деньги он купил для Лальской Спасской церкви колокол весом без малого в тонну.

К началу 1760-х годов Лальск не то чтобы перестал процветать, но… что-то в механизме его процветания начало скрежетать. Паспортов на отлучки в Сибирь по торговым делам и для проведения различных работ было выдано лальским купцам не так уж и много – тридцать семь. В Москву выдано всего три паспорта, а в