Не-Элинор попыталась возразить, но Грегори Гамильтон был непреклонен, за что Элинор была ему благодарна.

До Лондона они ехали молча, в полной тишине, а когда добрались до дома, дождь уже лил вовсю. Затопили камины, и изо всех труб поднимался черный дым, мешаясь с городским смогом. Не-Элинор взглянула на него со страхом. Она боялась чего-то и спешила побыстрее войти в дом, оказаться в безопасности.

– Вы быстро, – заметил Дамиан, выглянувший из ближайшей комнаты. В руках – книга, на щеке чернильное пятно. – И судя по всему – поездка была бесполезна, верно?

Братья переглянулись. «Заметьте! – взмолилась Элинор. – Заметьте, что что-то не так, что это не я! Спасите!»

– Увидимся с Гиббс завтра, – сказал Грегори и бросил короткий взгляд на часы. – Я еще успею в клуб, мне там обещали найти информацию о Смартсоне.

Он вышел. В холле их осталось трое: Дамиан, Элинор и то страшное, сильное, что похитило ее тело.

– Что-то случилось? – спросил Дамиан, разглядывая ее.

– Ничего. Встретимся с Гиббс завтра, – ответила не-Элинор. – Не о чем беспокоиться, мистер Гамильтон.

– Мистер Гамильтон? – переспросил Дамиан.

Это была ее ошибка. Не-Элинор быстро сообразила это, метнулась к окну и повернула рукоять, распахивая ставни, пуская дневной свет, тусклый из-за дождевых туч, но все равно опасный для Дамиана. Тот едва успел отпрыгнуть в тень за большими напольными часами.

Не-Элинор осталась на свету.

– Кто ты?

– А кто ты? Мальчик-мертвец – Не-Элинор рассмеялась вдруг заливисто, радостно, словно сказала что-то невероятно смешное. – Это удачно, что я здесь. Разберусь с вами двумя, чтобы вы не доставляли проблем. А хочешь… хочешь, я верну вам мальчонку и его блудную мать?

– Кто ты? – повторил Дамиан.

– Та – кто – я – есть, – медленно, выделяя каждое слово, проговорила не-Элинор.

Дамиан бросился вперед и схватил ее за шею. Запахло паленой плотью, и Элинор стало вдруг страшно. Она хотела бы зажмуриться, потерять сознание, исчезнуть, но она была лишь беспомощной зрительницей, никак не способной повлиять на происходящее. Не-Элинор тянула Дамиана в полосу света, Дамиан старался удушить не-Элинор, а Элинор, не чувствуя ничего физически, плавала в собственном страхе и желании исчезнуть.

Если она исчезнет, не-Элинор победит.

Она боялась шали, отбросила ее при первой же возможности. Сейчас эта шаль лежала далеко, на столике, не дотянуться.

Защищает вера, талисман как таковой тут неважен.

У Элинор не получалось верить в вещи, она никогда не была к ним так уж привязана, она ничего не забрала, уезжая из дома; она не любила украшения, она практично относилась к одежде, а книги – у нее всегда была возможность раздобыть любую. Но Элинор отлично умела верить в людей. Гамильтоны уже спасали ее – согласно своим целям, возможно случайно, но спасали. Грегори Гамильтон не дал ей – не-Элинор – вернуться к миссис Гиббс, Дамиан мгновенно распознал обман.

Собрав последние силы, Элинор толкнула Дамиана в темноту, к стене.

Не-Элинор исчезла. Элинор получила вновь контроль над своим телом, но не силы, и упала на ковер. И, кажется, вновь потеряла сознание.

* * *

Руку саднило, но Дамиан успел уже привыкнуть к подобной боли. То и дело обстоятельства заставляли его показываться на солнце, и всегда это заканчивалось одинаково: ожогом и мучительным, назойливым зудом. Сейчас его куда больше волновала Элинор, лежащая без сознания на полу. Она была бледна, веки и губы ее посинели. В тусклом свете дождливого дня она казалась мертвой.

– Франк! – крикнул Дамиан.

Франк выбежал в холл и первым делом закрыл ставни.

– Что с мисс Элинор?

– Ничего страшного, надеюсь. Помоги мне.

Вдвоем они перенесли Элинор в ближайшую гостиную и уложили на кушетку. В аптечке сыскалась нюхательная соль, бог весть откуда. Катриона никогда не страдала от обмороков и не считала даже нужным изображать их. Она была сильной женщиной и не стеснялась этого. Даже слишком сильной. Дамиан смочил виски Элинор одеколоном, поднес к ее носу флакончик с солью и затаил дыхание. Медленно, с хрипом, Элинор сделала вдох и открыла глаза.

– Как ваша рука? – спросила она слабым голосом.

Дамиан не выдержал и расхохотался.

– Прекрасная Линор! Это все, что вас сейчас волнует?

– Нет, – тихо ответила Элинор. – Но едва ли вы можете что-то сделать с чувством, что я – не я. Это было очень страшно…

Дамиан обернулся и кивнул Франку, и тот поспешно выбежал из комнаты.

– Франк принесет вам чай, Элинор.

– О, чай. – Элинор усмехнулась. – Моя тетя совершенно искренне полагала, что он помогает при всех невзгодах: от разбитой коленки и до войны.

Она села медленно, огляделась и одними губами произнесла: «Шаль». Дамиан поднялся с колен, вышел в холл и принес ее. Элинор схватила полотнище ткани и завернулась в него поспешно. Так дети кутаются в одеяло, спасаясь от чудовищ.

– Могу я задать вопрос? – Голос Элинор дрогнул. – Когда вы… проделываете эту штуку с… гипнозом, или что это такое… вам не страшно?

Дамиан сел рядом.

Он никогда никому не рассказывал об этом, даже Франк не знал подробности. Дамиан не был уверен, что Элинор Кармайкл та, с кем это следует обсуждать. Но она ждала, глядя исподлобья, кутаясь в шаль.

Франк принес чай, благоухающий ромашкой и мятой, и исчез; у него был нюх на неловкие, неудобные разговоры, которых мальчик старался избегать по возможности. Хотел бы и Дамиан сбегать, когда ему вздумается. Он так делал в детстве: убегал на чердак, стоило матери затеять какой-то серьезный, неприятный разговор с докторами, магнетизерами, магами и шарлатанами всех мастей.

– Сложно сказать. Должно быть, я просто привык к этому. Я с детства был болезненным ребенком, Элинор, в отличие от Грегори. Склонным к приступам… летаргия, так это, кажется, называется? Я вам говорил, это некоторым образом семейный недуг, хотя он и не проявлялся несколько поколений. Я засыпал безо всякой причины посреди дня, а однажды – мне, кажется, было пять или шесть лет – нянька нашла меня лежащим в траве, мертвого. Так ей показалось, по крайней мере. Через сутки я очнулся.

Элинор смотрела прямо, не отводя взгляд.

– Франк обмолвился, что вы с братом не общались двадцать лет… Из-за вашей болезни? Мистер Гамильтон сказал мне, что чувствует себя виноватым перед вами.

– Не совсем. – Дамиан улыбнулся. – Видите ли, Элинор, Грегори считает, что виноват в самом серьезном моем приступе. Я никогда и никому об этом не рассказывал. Грегори, я так полагаю, тоже.

– Извините, – кивнула Элинор. – Я вмешиваюсь в чужие дела.

– Вы, пожалуй, имеете право знать, Элинор, – покачал головой Дамиан. – Чтобы вы не наделали глупостей. И