сама была упряма и потому легко видела это упрямство в других. Федору Крушенк нельзя было переспорить.

– А что насчет чудовищ? – спросил Дамиан, водя пальцем по кромке чашки.

– Какого рода чудовища тебя интересуют, Гамильтон? – иронично уточнила ведьма. – Драконы? Виверны? Химеры? Тролли, может быть?

– Такой, знаешь ли, чернильный спрут, пожирающий тени.

Ведьма на это только рассмеялась низким, красивым грудным смехом.

– Позабавил, позабавил, Дамиан Гамильтон. Чудесно. Ты о Пожирателе Душ? Это – сказки. Россказни, которые передают друг дружке мои сестры. Вроде баек о Древних богах.

– Их не существует? – встряла Элинор.

Федора Крушенк пожала плечами.

– Кто же знает? Может, и существуют, только их никто тысячелетиями не видел. Возможно, потому, что мир спасают какие-нибудь неведомые герои. Но скорее всего, это лишь выдумки. Странно, однако, что в них поверил такой рациональный человек, как ты, Дамиан.

Элинор поймала его задумчивый, немного напряженный взгляд и в конце концов кивнула. И они вдвоем по-новой рассказали прежнюю историю: исчезновение Лауры Гамильтон, след в гардеробной, чудовища, нечто, едва не вселившееся в Элинор. Федора Крушенк слушала внимательно, хмыкая то и дело, а потом откинулась на спинку кресла и переплела перед собой бледные, краской перепачканные пальцы.

– И с чем ты сюда пожаловал? – спросила она.

– За советом и помощью.

Федора Крушенк покачала головой. По всему было видно, что помогать делом или даже советом она не станет.

– В таком случае, – вздохнул Дамиан, – ответь хотя бы на один вопрос. Найтингейл… Почему тебе вздумалось поселиться в его доме?

– И я все еще понятия не имею, о чем ты, – сказала Федора Крушенк.

Дамиан повертел в руках чашку. К чаю он так и не притронулся. Элинор и сама опасалась сделать глоток.

– Мы оба знаем, дорогая Федора, что ты не поселилась бы в этом доме без причины. И не стала бы рисовать знаки, коли нечего прятать.

Федора Крушенк поднялась и подошла к камину. Пару минут она переставляла с места на место фигурки, на взгляд Элинор, удивительно неуместные в жилище ведьмы: фарфоровых немецких пастушек, японские бутылочки, резной нефрит. Куда больше подошли бы чучела, перья и загадочные фигурки из палочек, как в страшных рассказах.

– Что у тебя за интерес, Дамиан Гамильтон? – спросила она наконец.

– Это связано с исчезновением моей невестки и племянника.

– А разве не с твоей возлюбленной? – Федора Крушенк кивнула на Элинор.

– Я вовсе не его!.. – Элинор подпрыгнула от возмущения. – Я ничья… Я…

– На вас печать, моя милая, – неприятно улыбнулась Федора Крушенк. – Печать смерти. Люди, несущие ее, либо скоро умрут, либо скоро убьют кого-то. Советую вам обзавестись любовником, пока есть время.

Элинор стиснула кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Дамиан коснулся мягко ее руки.

– Спокойнее, спокойнее, прекрасная Линор. Федора шутит так неудачно.

– Насчет любовника, – согласилась ведьма с кривой ухмылкой, – но не печати. Я ощущаю ее. Рядом с вами охватывает очень странное чувство, мисс Кармайкл.

– Оставим это, – оборвал ее Дамиан. – Скажи наконец, что ты делаешь в этом доме, Федора Крушенк?

Женщина не хотела отвечать. Она тянула время, как только могла, но Дамиана сложно было переупрямить. Откинувшись на спинку дивана, он скрестил руки на груди и следил за ведьмой немигающим взглядом, куда бы она ни пошла. Художница металась по комнате безо всякой цели, потом наконец села.

– Хорошо. Я покажу, но только тебе. Мальчонка и юная мисс останутся тут.

– Согласен, – кивнул Дамиан. – Сидите и ждите меня.

Поднявшись, он последовал за Федорой Крушенк вглубь дома.

Глава двадцать четвертая

Когда Дамиан ушел, Франк поднялся и прошел по комнате, разглядывая картины и безделушки. Элинор осталась сидеть, борясь с неприятной дрожью. Слова ведьмы – были ли они злой шуткой или правдой – напугали ее.

– Ты знаешь что-нибудь об этой женщине? – спросила Элинор, следя взглядом за Франком.

– Нет, – покачал головой мальчик. – У Maitre хватает друзей, и он нечасто их со мной знакомит. Но я слышал о ней.

– Она художница, верно? – Элинор огляделась. Дом мало походил на обиталище художника, как она его себе представляла. Впрочем, возможно, Федора Крушенк просто мало что поменяла после Найтингейлов.

– Да, – кивнул Франк, беря с каминной полки фарфоровую пастушку, – но я не видел ее картин. Maitre говорил, что они… своеобразные.

– Осталось только понять, что Дамиан считает «своеобразным», – хмыкнула Элинор.

Франк улыбнулся.

– Ваша правда, мисс Элинор. Я слышал, с ней был связан какой-то скандал несколько лет назад. На картине, которую она выставила в Академии, было изображено нечто… возмутительное.

– Возмутительное?

Слово это могло, по опыту Элинор, означать что угодно. Возмутительно непристойно, или возмутительно уродливо, или возмутительно жестоко. Возмутительно не соответствует тому, что ожидалось увидеть.

– Картину убрали прежде, чем ее увидела широкая публика, так что подробностей я не знаю. В газетах их точно не сообщали. Только слухи. Непосвященные считают ее чокнутой, а ведьмам она… не нравится.

Посвященные, непосвященные, ведьмы. Всю жизнь Элинор считала сверхъестественное выдумкой разума, утомленного прогрессом. Блажью своей тетки, наживающейся на чужом легковерии. Во всяком случае, старалась так считать ради собственного же блага. Сейчас отрицать сверхъестественное значило признать себя сумасшедшей. Признать себя сумасшедшей значило вернуться в клинику, а этого бы Элинор в жизни не сделала. Значит, теперь стоило побольше узнать о том мире, в который упала, словно в кроличью нору: мире призраков, чудовищ и ведьм.

– Ведьмы действительно существуют? – уточнила Элинор. – Слетаются на шабаши, варят свои зелья из лягушек и молоко воруют?

– Да, – кивнул Франк. – В смысле, да, существуют, мисс Элинор. Насчет шабашей и лягушек, честно сказать, не уверен.

Элинор собиралась расспросить еще о ведьмах, но тут вернулся Дамиан, и слова застряли у нее в горле. Он был необыкновенно мрачен, двигался неловко и отрывисто.

– Уходим.

Надевая пальто, он трижды не мог попасть в рукав, и Франк пришел на помощь. Дамиан схватил его стремительно, сжал в объятиях, уткнувшись лицом в растрепанные волосы юноши, и замер. Элинор, смущенная этим зрелищем, отвернулась.

Назад ехали в том же напряженном молчании. Дамиан, скрестив руки на груди, глядел прямо перед собой. Франк застывшим взглядом пялился на одну и ту же страницу в журнале. Элинор совершенно не представляла, чем занять себя, и все разглаживала несуществующие складки на юбке.

Когда они вернулись, мистера Гамильтона дома не было. Холл был пуст и все так же неприветлив, несмотря на то, что горничные вымели всю пыль и тенета. Портреты Гамильтонов невероятно ясно – и неодобрительно – смотрели на вторженцев. Под их тяжелыми враждебными взглядами даже заговорить было