раз вовремя. Не подоспей он, и Карл, так и не коснувшийся креста, рухнул бы на колени прямо перед Клод.

– Эй, кто-нибудь! – закричал Рене. – Сюда!!!

Через мгновение управляющий герцога, будто карауливший под дверью, заскочил в зал.

– Вашей светлости плохо?!

– Ерунда…

Всё еще бледный, но уже переставший дрожать Карл выпрямился и, указывая на Клод, приказал:

– Отведите… этого мальчика в его комнату… И обращайтесь с ним так, словно это мой сын.

А в ухо Рене, сжав его ладонь, тихо прошептал:

– Идем со мной… Немедленно!

В уже знакомой сокровищнице герцог словно прошлогодние листья смел на пол несколько свитков, прикрывавших, как выяснилось, искусно скрытый среди каменной резьбы рычаг. Этим рычагом он открыл неглубокую нишу в стене и вытащил на свет крошечный реликварий, больше похожий на обтянутые кожей и скрепленные между собой половинки очень крупного ореха. Никаких украшений на нём не было, а грубый замок, скреплявший эти половинки, представлял собой всего-навсего петлю с протянутой сквозь неё палочкой.

– Это то, что я хотел открыть тебе только перед самой смертью, – незнакомым голосом сказал Карл. – Ценнейшая реликвия… Может быть, самая ценная здесь… Но теперь это знак! Знак, чтобы жить… И видимо я не зря прожил свои годы… Смотри, Рене… Смотри и осознавай! Если это не Чудо… если не откровение Божье, то я тогда не знаю, что еще можно так называть!

Герцог открыл замок, бережно разложил половинки реликвария и протянул их зятю.

Внутри, на кусочке тонкого, почти прозрачного холста, лежал странный крестик – точно такой же, как был на шее у Клод.

– Эту реликвию Ги Бульонский якобы получил от старца из какой-то Иерусалимской провинции и никогда никому не рассказывал, что это был за старец, и кому принадлежал этот крест. Но было завещание… или скорее памятка для всех магистров Ордена… И, хотя время еще не пришло, ты должен её прочесть именно сейчас!

Со дна открытой ниши Карл взял почти истлевший от замковой сырости листок пергамента, осторожно, едва касаясь, развернул и, не доверяя драгоценность грубой поверхности стола, поднес его к глазам Рене на собственных ладонях.

Молодой человек, крайне удивленный и озадаченный, взял со стола чадящий светильник, пробежал глазами по строчкам, по весьма условному рисунку какого-то надгробия, потом вчитался, цепенея прямо на глазах, и, наконец, поднял на герцога глаза, полные то ли ужаса, то ли благоговения, то ли восторга.

– Этого не может быть!

– Почему же? Мы ждали Чуда, и оно нам явлено, не так ли? Разве не ты убеждал меня, что странная девочка из деревни и есть подлинная Дева? А теперь, когда понял, что Господь явил много больше, чем просто благословение нашему делу, что Он послал свою истинную дочь-Спасительницу, чтобы дать нам второй шанс – заявляешь: «Не может быть»! Вот Мигель… тот давно догадался! Правда, когда он мне сказал, я тоже упирался, не хотел верить, но – велик Господь! – он позволил мне прозреть.

Карл, уже оправившийся от потрясения и словно бы помолодевший, так же невесомо и бережно, как открывал, сложил листок, вернул его на место, затем отправил туда же реликварий и потянул за рычаг.

– Нельзя верить в одну только возможность Чуда, Рене, – приговаривал он. – А ведь вся наша вера до сих пор была именно такой. Новый приход Спасителя мы сделали разменной монетой, за которую покупали и продавали истины, без коих этот приход якобы невозможен. Причем, истиной сегодня могло быть одно, завтра – другое, а в конечном итоге – всё, что нам угодно, потому что «Этого не может быть!». И Слава и Величие давно уже на стороне тех, кто вроде бы служит Спасителю, а на деле как раз и скажет: «Не может быть!», когда Он явится! Но мы с тобой должны понимать: здесь, среди подлинного духа того первого прихода, мы не смеем поддаваться сомнениям! Знак явлен. Спасительница пришла, и крест на ней – не распятие, а тот же знак, что был дан её предшественнику! Я сам никак не могу до конца поверить в происходящее, но уже исцелен благоговейной дрожью… И страхом! Да, страхом, потому что таинство – это не проглоченная облатка: оно всегда пугает, особенно, когда противишься и по привычке хочешь себя убедить, что «невозможно!». Да, мне не по себе, но я готов держать ответ. И готов сделать всё, чтобы вопросы были заданы… И в ноги упасть твоей матери, которая, до конца не ведая, что творит, создала Предтечу…

Глаза Карла сверкали, как в лучшие годы его бурной жизни. Герцог действительно выглядел исцеленным, чего нельзя было сказать о потрясенном Рене.

– Мне нужно придти в себя и обдумать, – пробормотал он, не замечая, что накренившийся светильник в его руке уже потух, а всё ещё горячее масло стекает через край прямо под ноги. – Но в одном вы правы, Карл – Чудо вершится.

– И мы при нём присутствуем, – подхватил герцог. – Не читаем о нём, не слушаем проповеди, а видим собственными глазами! Ты это осознаешь?

– С трудом.

– А я – со счастьем! И знаю, как должен помочь…

– Как же?

– Я сделаю то, что не делал никто и никогда! Я произведу Жанну в рыцари! Уравняю её с нашими принцами и князьями полным обрядом посвящения, чтобы не могли уже смотреть свысока. А на равных – глаза в глаза – они может быть лучше разглядят и ту, что будет рядом…

* * *

Посмотреть на то, как Жанна умеет управляться с конем, копьем и луком, был приглашен весь герцогский двор. На поле, где в праздничные дни устраивались рыцарские турниры, вычистили весь снег, поставили кольца, барьер и большую мишень, вынесли заградительные щиты, кресло для герцога и еще одно – такое же, на которое герцог Карл, приводя всех в изумление, усадил деревенского мальчишку, приехавшего с Девой.

– Посмотрите, он словно помолодел, – шептались придворные, указывая друг другу на его светлость.

– Дева исцелила!..

– Выходит, она настоящая?!

– Конечно! Вспомните, как она разговаривала…

– А посмотрите, как сидит в седле…

– Кто скажет, что эта девушка из деревни!

– А мальчишка? Уж он-то точно деревенский, но почему-то герцог и его отмечает вниманием.

– Дева взяла его в спутники – этого довольно…

– Главное, что слухи оказались правдой, господа: Дева явилась, как и было предсказано!

– И всё-таки это странно…

– Тсс! Детали нас не касаются. Видите, его светлость полагает, что пророчество исполнилось.

– Значит, Франция будет спасена?

– Не загадывайте так далеко. Вот будет спасена – тогда и поговорим… Делайте, как его светлость: он доволен, и