Аркадий Иванович ехал в купе один, никто не мешал, он вспоминал командировку и Ригу, и на душе было беспокойно.

Радовало только воспоминание о том, как позавчера в воскресенье, 26 июня, он пошёл в рижский кафедральный Христорождественский собор помолиться в храме. Пошёл с одной целью – именно помолиться в храме, не у походного алтаря батюшки Иллариона под открытым небом, под тучами, подпёртыми воздухом, а под крышей, которая покоилась бы на построенных человеком стенах. Помолиться так, чтобы молитву от уст не отрывало ветра́ми и не носило по позициям, что своих, что чужих. Помолиться сугубо, утонуть в сумерках храма, на всю глубину души, как в детстве, когда мама шептала молитву одними губами, испытующе смотрела в глаза, и губами надо было повторять. И хорошо бы, в храме было пусто, но получилось по-другому.

Было воскресенье, и происходило венчание.

– Венчается раба Божия Елена рабу Божию Петру… – раздавалось под сводами.

Христорождественский кафедральный собор, построенный в византийском стиле, чем-то напоминал Вяземскому Военно-морской собор в Кронштадте, только, как показалось Аркадию Ивановичу, был более величественный.

Войдя, Аркадий Иванович ощутил умиротворение. Он стал ходить, искать себе место – в любом храме есть такое, которое подходит только для тебя. Человек, зашедший в храм, в котором ещё не был, – приехал ли он в новый для себя город или в своём городе зашёл куда-то впервые, – начинал медленно ходить внутри, а потом вдруг где-нибудь останавливался, и спроси его, почему именно здесь, человек не смог бы ответить, но об этом и не спрашивают и, слава тебе господи!

Вяземский остановился около свадьбы. Ходил, ходил и остановился около свадьбы и стал глазеть. Это было точно как в мирное время – глазеть на свадьбу, стоять и глазеть, потому что для чего тогда ещё свадьба, если не глазеть? На что глазеть нельзя, происходит после, это же ясно. Правда, что-то ему мешало, полному ощущению мира и покоя, как раньше, но что? Вяземский пошевелил рукой, ага, как же, вот китель, он стоял не в цивильном пальто, а в кителе цвета хаки, он посмотрел на манжету с военными пуговицами. Но нет, это ерунда, он так родился, в кителе, в шинели, только что не в фуражке и сапогах, все его предки и он сам всю жизнь так прожил – во всём военном. Значит, мешало что-то другое, и он стал незаметно, медленно, одними глазами осматриваться, но ничего не находил. Он посмотрел на священников, на батюшку, и батюшка был как батюшка, и другие ему в согласие. Вяземский осматривался с одного на другое, и вдруг до него дошло: свадьба… гости… подружки невесты – все сёстры милосердия, а дружки жениха – братья милосердия и военные чиновники медицинского ведомства, военные врачи. Когда он это понял, то обрадовался и успокоился – его мирные предчувствия нашли твёрдую почву в виде, несмотря ни на что, – военной реальности.

В это время жениха и невесту повели кругом аналоя. Жених глядел прямо. Как все мужчины на этом венчании, он был в форме военного врача. Вяземский любовался женихом и невестой и вдруг удивился, у жениха на лице было пенсне, в котором, как показалось Аркадию Ивановичу, не было стёкол, потом жених повернулся, и его пенсне блеснуло. «Понял, – обрадовался Аркадий Иванович. – Пенсне-то пенсне, да только стёкла простые!» Он заулыбался и попытался представить жениха без пенсне, и представил: «Да! В пенсне ему гораздо лучше, солиднее, потому что и бородёнка у него жидковатая!» И тут же глянул на невесту и больше не мог отвести от неё глаз, а в голове прозвучало только что сказанное священником: «Венчается раба Божия Елена…»

– Елена, – прошептал он, – Елена Прекрасная.

Он-то прошептал, но в храме было так тихо, что слышно, как, обходя аналой, подшаркивает жених, небось сапоги велики, шуршит платье невесты… и его шёпот. Ему даже показалось, что на его шёпот, на него самого зашикали, но вокруг не было ни одной бабки, подружки невесты все были молодые. А невеста красавица. Он стал смотреть на неё, она была в белом платье, а вместо фаты на её прекрасной головке была надета сестринская накидка с красным крестиком на лбу. И от этого крестика мир, который здесь в этом храме на этой свадьбе, сейчас, вдруг образовался в душе полковника, разбился бы вдребезги, если бы не неземная, просто ангельская красота невесты, она же сестра милосердия, она же Елена Прекрасная, она же просто Елена.

Это была военная свадьба.

Невеста была вся в белом, но в памяти Аркадия Ивановича она сохранилась как что-то розовое: оттенявшие синие глаза розовые щёчки, а потому розовое платье, розовая накидка с чуть более тёмным, чем розовый, крестиком на лбу.

У обычных невест, не военных, крестов на лбу не бывает.

Он наблюдал минут двадцать, красота Елены была такова, что он не запомнил больше никаких лиц.

А у самого выхода услышал рассуждения двоих:

– Прекрасной красавице, красавице от природы, извините, батенька, за тавтологию, достался прекрасный хирург, хирург от Бога! – рассуждал один.

– Гармония, мой друг! – рассудил другой.

«А зачем красавице, тем более прекрасной, – хирург?» – была мгновенная мысль Аркадия Ивановича, но он тут же понял, что просто сошлось в жизни что-то хорошее одно и что-то хорошее другое.

Когда он вышел из собора, повернулся перекреститься, перекрестился и снова повернулся, то безо всякой ошибки увидел метрах в двадцати Жамина. Он не мог ошибиться, Жамин стоял за кустами сирени, и была видна одна его голова в тонной офицерской фуражке. Аркадий Иванович даже растерялся, но дорога от храма была единственная, она вела мимо Жамина, и пройти можно было только по ней, и он пошёл. В свою очередь, Жамин увидел штаб-офицера, но он смотрел на двери храма с таким напряжением, что сделал всё, что нужно по уставу: встал по стойке «смирно» и козырнул, однако Вяземского, судя по тому, как молниеносно глянул и отвёл взгляд, не узнал, не разглядел.

«Глазеть! – Аркадий Иванович сидел и глазел в окно. – Глазеть!»

Поезд с полного хода начал притормаживать, и тут Аркадий Иванович вспомнил о записке, которую ему дал Адельберг, бросился искать по карманам и вытащил из нагрудного. «Успею до станции», – подумал он.

«Сводка о пленных и трофеях в полосе наступления ЮЗФ:

23-го мая. Плен. 13 000 чел. Трофеи: 15 орудий и 30 пулемётов.

24-го мая. Плен: до 480 офицеров и более 25 000 ниж. чин. Захвачено 27 орудий и более 50 пулемётов.

25-го мая. Пленных – офицеров до 900 чел. и ниж. чин. более 40 000 чел. Захвачено 77 орудий, 134 пулемёта, 49 бомбомётов и другое военное имущество.

26-го мая. Взято в плен: 58 офицеров и 11 000 нижн. чинов, общим числом на 26-е мая: почти 1000 оф. и более 51 000 н. ч.

27-го мая. Взято 185 офицеров и 13 700 н. ч. Итог составляет 1143 офицера и более 64 700 чел. ниж. чин.

28-го мая. Во вчерашних боях вновь взято в плен – 97 офицеров и около 5500 чел. и 11 орудий. Всего взято в плен: офицеров 1240, около 71 000 ниж. чин. и захвачено 94 орудия, 167 пулемётов и 53 бомбомёта.