«хеттской» керамики (Арешян Г.Е., 1973, с. 45). Учитывая близость технических приемов изготовления киафов и канфаров с массовой местной посудой, а также то обстоятельство, что в древности посуда была объектом торговли лишь в редчайших случаях (Kantor H., 1947) следует считать, что южнокавказские гончары, скорее всего, заимствовали формы малоазийских сосудов.

Влияние южных цивилизаций прослеживается и по керамике типа Кизыл Ванк, концентрирующейся в памятниках в районе Нахичевани. Как было показано выше, сосуды этого круга имеют прямые аналоги в керамике приурмийских поселений Хавтантепе и Геойтепе (табл. 42, 26–33). С поселениями Ирана нахичеванские памятники составляют единую культурную область. Вместе с тем гончарное производство так называемой кизылванкской культуры испытало на себе и западные влияния. Бросается в глаза, в частности, абсолютное единство глубоких мисок из Кизыл Ванка и Геойтепе, украшенных сетчатыми ромбами и шахматным узором с сосудами из Богаз Кея (Mellaart J., 1966, fig. 55).

Таким образом, общий подъем культуры Кавказа был стимулирован усилением культурно-экономических связей с цивилизациями Юга. Импульсы поступали в первую очередь в Закавказье, а через него и на Северный Кавказ. Иными словами, уже к рубежу III–II тысячелетий до н. э. весь Кавказ оказывается под воздействием передовых культур Переднего Востока, причем на протяжении эпохи средней бронзы эти воздействия усиливаются.

Намечаются связи и с Севером. Так, было высказано предположение, что четырехколесные повозки южнокавказские племена заимствовали у степных кочевников (Массон В.М., 1973, с. 110), где они были распространены начиная с первой половины III тысячелетия (Избицер Е.В., 1990). Последние являлись посредниками в распространении специфических западнокавказских трубчато-обушных топоров, которые встречаются в Центральной России и придунайских странах и найдены в памятниках срубной и фатьяновской культур (Кореневский С.Н., 1981; Микеладзе Т.К., 1990, с. 29). Однако северные связи населения Закавказья — тема пока слабо разработанная.

Наконец, неожиданное направление связей дают западные (колхидские) поселения. По ряду признаков в них обнаруживается большое сходство с террамарами северной Италии. Сопоставления намечаются как по характеру жилых построек (деревянные или плетеные настилы полов, покрытые черной непроницаемой навозной землей, специфические помещения-ячейки), так и по другим элементам материальной культуры; к последним следует отнести простейший (ямный) тип очага, чернолощеные бадьевидные сосуды с «жаберным» орнаментом, костяные шилообразные, черенковые и выемчатые кремневые наконечники стрел. Сущность этих связей остается пока не выявленной; сходство могло быть порождено близкими геоморфологическими условиями колхидской низменности и долины р. По; однако синхронность близких по облику культур указывает на возможность прямых либо опосредованных контактов протоколхов с обитателями итальянских террамар.

Таким образом, географическое положение Кавказа, находящегося на стыке Передней Азии и Восточной Европы, способствовало тому, что со второй половины III до середины II тысячелетия до н. э. носители южнокавказских культур поддерживали постоянные контакты с окружающими их странами.

Сложение отгонного скотоводства, дальнейший прогресс земледелия и ремесел повлекли за собой кардинальные перемены в общественной и духовной сферах жизни местного населения. Они наступают во второй половине III и нарастают в первой половине II тысячелетия до н. э. Отразившиеся в целом комплексе явлений, эти перемены особенно ярко проявились в погребениях новой социальной прослойки — в так называемых царских курганах (Чайлд Г., 1949, с. 167; Массон В.М. 1973; Piggott S., 1978; Кавтарадзе Г.Л., 1979). Следует учитывать, что в древних обществах погребальные обряды отражали в первую очередь социальный ранг умершего, а не степень его благосостояния при жизни (Массон В.М., 1973, с. 102; Алекшин В.А., 1975; 1977). Процесс нарастания этих явлений на Кавказе прослеживается при сопоставлении двух хронологических групп курганов раннего этапа триалетской культуры (см. главу 4). При всей сложности погребальных сооружений в курганах старшей группы, требовавших значительных трудовых затрат, инвентарь захоронений беден. По-видимому, погребенные здесь люди занимали высокое положение в обществе, в котором имущественная дифференциация была развита еще относительно слабо. Со временем положение выделившейся знати упрочилось. Погребения последней трети III тысячелетия до н. э. (вторая группа) отличаются грандиозными насыпями, обширными могильными камерами, человеческими жертвоприношениями, богатым инвентарем, среди которого встречаются пока единичные предметы роскоши. Своим обликом они тяготеют к считавшемуся еще недавно уникальным Майкопскому кургану (Иессен А.А., 1935; Мунчаев Р.М., 1975, с. 197); открытие в последнее десятилетие аналогичных элитарных погребений на Северном Кавказе (Нальчик, Новосвободная, Клады; Чеченов И.М., 1973; Бочкарев В.С., Резепкин А.Д., 1981; 1989) свидетельствует о близком уровне общественных отношений у племен, обитавших по обе стороны Большого Кавказа. По словам А.А. Иессена, «появление подобных богатых погребений становится возможным лишь в условиях общего роста благосостояния всего общества, роста, основанного в данном случае, несомненно, на развитии скотоводства и параллельно — земледелия» (Иессен А.А., 1951, с. 195). Прибавочный продукт, получаемый в результате интенсификации хозяйства, особенно скотоводческими общинами, способствовал сосредоточению больших накоплений в руках отдельных родов, вождей племен и приближенных к ним лиц. Их погребения в Закавказье совершались либо вдали от постоянных мест обитания — в горных зонах, куда отгоняли скот на лето (Тегри-Цкаро, Триалети, Зуртакети, Гомарети и др.), либо в долинно-степных районах, где скотоводы проводили зимние месяцы (Алазанская долина, Мильская степь). Среди ранних «царских» курганов своими размерами, монументальностью сооружений и уникальными инвентарем выделяются три группы: учтепинская, беденская и цнорская. При восстановлении картины сооружения одного из курганов группы Учтепе (Иессен А.А., 1965в) были выявлены масштабы трудовых затрат, потребовавшихся на его постройку. Из трех огромных курганов, возвышающихся в Мильской степи подобно пирамидам, был раскопан самый маленький (3) — высотой 15 м. Могила площадью 36 кв. м была перекрыта сотней толстых восьмиметровых бревен, а сверху находилась каменная насыпь объемом 700 куб. м. Поверх камней была насыпана земляная махина высотой 13 м, диаметром 100 м. Древнее захоронение постигла необычная участь — в 30-е годы VII в. содержимое могилы было вынесено через сооруженную грабителями штольню, а на его месте был захоронен знатный хазарский воин. Хотя инвентарь древней могилы оказался навсегда утраченным, о высокой социальной значимости похороненного здесь человека говорит, прежде всего, масштаб наземной постройки объемом 35 тыс. куб. м. Нами были произведены дополнительные расчеты, показавшие приблизительный объем выполненных здесь работ (Кушнарева К.Х., 1973, с. 12). Разумеется, мы исходили из того, что при сооружении насыпи землю надо было накопать, перенести на определенное расстояние и ссыпать. Перечисленные виды работ получили отражение в списках постоянных величин старовавилонского времени и существовали в Шумере еще при III династии Ура. Так, норма землекопа в день была 3 куб. м, переноска земли в корзинах на расстояние 6 м составляла 30 куб. м, а норма насыпки земли — 6 куб. м (Вайман А.А., 1964, с. 38). По этим нормам объем работ для сооружения насыпи составляет 21 тыс. человеко-дней. Надо учесть сверх того организацию длительной и