Она украдкой смотрит на Андрея. Он не глядя берет ее руку, подносит к губам…

Счастье захлестывает Лару. Неужели это я, думает Лара. Неужели это со мной? Муж… Мой муж. Любимый…

Машина сворачивает на лесную дорогу, трясется на выбоинах. Мотор ревет натужно. И вдруг наступает оглушающая тишина. Андрей рывком поворачивается к ней, крепко обнимает, жадно целует, нетерпеливо расстегивает блузку. Бессвязно повторяет между поцелуями: «Я так… соскучился! Как будто сто лет… не видел… честное слово! Я хочу тебя… Я люблю тебя!»

И Лара, скромница Лара, монашка Лара, отвечает ему, полная нетерпения…

…Он отпирает дверь, толкает с силой, подхватывает ее на руки и переступает через порог. Говорит: «Добро пожаловать!» Целует. Не давая раздеться, берет за руку и протаскивает по пустым комнатам. Андрей гордится своим домом, как ребенок новой игрушкой, напоминая радостью и нетерпением того, прежнего. За окнами ночной марсианский пейзаж. Светящаяся паутина дорог, обозначенная красными огнями движущихся механизмов, яркие кляксы площадей, дрожащее розовато-синее марево реклам.

– Нравится? – спрашивает Андрей.

– Очень! – отвечает восхищенная Лара. – А почему пусто?

– Не успел. Купим вместе. Завтра же поедем, выберешь сама, что захочешь.

Он ведет ее в спальню – единственную комнату, где есть мебель. Мягко вспыхивают торшеры в каждом углу. Четыре торшера с большими уютными абажурами – приглушенно-красно-желтыми. Кровать впечатляет размерами. Атласное покрывало цвета тыквы в зеленые листья, ковер цветы тыквы с темно-зеленым восточным орнаментом, тяжелые атласные гардины тоже цвета тыквы. От насыщенных неразбавленных темно-желтых тонов – коктейля из тыквы, хурмы, папайи, еще неизвестно каких экзотичных плодов и цветов – комната кажется мрачноватой и тревожащей.

– Ох! – вырывается у Лары. – Какой… цвет!

– Мой любимый, – говорит Андрей. – Оранжевый! – Он подводит ее к кровати, берет за плечи, чуть толкает. Она падает на пышное покрывало, оно мягко пружинит, вбирая ее. Ларе кажется, она тонет. – Вот мы и дома!

Он уходит утром, обещает вскоре освободиться. Хлопает входная дверь, и Лара остается одна. Она неслышно бродит по квартире, заглядывая в пустые комнаты. Мягко светится паркет, от белых стен веет пустотой и монастырской кельей. За окнами вполне урбанистический пейзаж с высоты птичьего полета. Кухня самое теплое место. Она долго сидит на кухне, закутавшись в шаль. Пьет остывший кофе, удивляясь себе. Травяной чай в городе неуместен. Городу нужен крепкий, продирающий до костей черный кофе для противостояния недосыпам, децибелам, дорожным пробкам, стрессам и осенней ностальгии. Вот и началась новая жизнь, думает Лара. Кофе вместо травяного чая. Четырнадцатый этаж вместо дома, прочно стоящего на земле, из окон которого видны деревья. Балкон вместо веранды. А цветы куда?

Она рассматривает себя в зеркале большой ванной комнаты, поражающей воображение блеском хромированных деталей. Женщина в зеркале выглядит неуверенно. Беспощадный дневной свет бьет в глаза. Она с любопытством подносит к носу флаконы и тюбики. Знакомые запахи, так пахнет от Андрея. Здесь живет новый Андрей, думает Лара. А где остался тот, прежний? Ей кажется, что тот, прежний, был бы здесь неуместен.

– Я обещаю, – говорит она, серьезно глядя на свое отражение в сиянии мертвящего дневного света. – Я даю честное слово – никогда! Никогда не сравнивать… этих двоих. Это Андрей – до последнего волоска, до последней родинки, до последней интонации и жеста. Андрей. И я люблю его…

* * *

Кирилл положил перед шефом пачку иностранных газет и распечаток из Интернета. Тот поднял глаза вопросительно.

– Новые материалы по убийству Йоханна Фрауэнхофера, – сказал Кирилл бесстрастно. – Они все еще копают. Просеивают через сито всех присутствующих. Там было семьдесят три журналиста плюс обслуга. Вот сейчас их и шмонают. Здесь, – он потыкал пальцем в одну из газет, – сообщают, что документы нескольких человек, присутствовавших на пресс-конференции, вызывают вопросы. Можете мне поверить, они не отстанут. Во-первых, прокололись, дело чести теперь. Во-вторых, все эти вопли насчет нового оружия: «принципиально отличный подход, удачная «проба пера», новый виток в политическом терроризме». И так далее. Тем более не отстанут – задавить в зародыше и самим взять на вооружение. И намеки на скорый результат. Даже если его не найдут… хотя могут и найти… в конце концов. Выйдут на коллег из наших служб, скооперируются и возьмут след. Зажмут в клещи… – Он помолчал, давая начальнику время осмыслить услышанное. Потом добавил: – Вот и получается, что иногда лучше не экспериментировать… – В его голосе прозвучал едва уловимый упрек.

Они смотрели друг на друга. Взгляд Кирилла был, как всегда, невыразителен. Острый подбородок, бледные губы, бесцветные глаза – лицо его напоминало сжатый кулак. Василий Петрович прекрасно знал, что в случае чего Кирилл продаст его с потрохами… нет, замочит – мертвые молчат, и займет первое место в империи. Ничего личного, только бизнес. Он в свое время поступил точно так же. Самое главное в их работе – двойной, тройной кордон за каждым и время от времени тасовать колоду. Прав Кирилл, иногда лучше не экспериментировать, сюрпризы в их деле чреваты. Авенир неуправляем. Что такое «авенир», кстати? Неуправляем, как буль, – говорят, они бросаются на хозяев. Генерал Колобов, бедняга, не уберегся…

Он задумчиво смотрит на помощника – Кирилл жаждет крови. Ну что ж… А жаль!

– Ты не знаешь, что такое «авенир»? – спрашивает он. Кирилл в свое время закончил иняз. Интеллигент в пятом колене, профессорский ребенок…

Феодосий завтракал, сидя на почерневшей от времени и непогоды скамейке. Перед ним на одноногом столике на льняной салфетке лежал хлеб, сало, лук. Кружка с крепким чаем. Он отрезал ножом пластину сала, откусывал от хлеба и луковицы. Ел неторопливо, скользя взглядом по двору, пустому саду, полуразрушенным строениям. Прикидывал. Не успеть до зимы. И денег нет. И просить не у кого – голытьба кругом. Спасибо, что приходят помочь. Можно было бы раскрутить чудотворную, да тут твердая рука нужна, не чета его…

Давешнего человека Феодосий заметил, когда тот входил в арку. Вчера он сидел часа три под деревом, думал о чем-то. Неспокойный человек, сумятливый. Пришел опять неспроста.

– Добрый день, – поздоровался Карл Мессир, подходя ближе.

– Здравствуйте, – отозвался монах. – Садитесь. – Он указал рукой на скамейку напротив. – Прошу к столу.

– Спасибо, я не голоден.

Наступило молчание. Монах мерно жевал. Карл смотрел на сад. Он придумал ночью, как увидеться с Аленой, не поднимая шума. Или выяснить, там ли она. Письмо могло оказаться провокацией. Данило ему не верит, глаз с него не спускает. И правильно делает… Он всем задолжал. Главное, проникнуть в скорбный дом, а там – по обстоятельствам. Если Алена там…

– Я хочу спросить… – неуверенно начинает Карл. – Икона действительно чудотворная?