где он? — спросила, хватая воздух ртом, и тут же увидела, как его усаживают рядом со мной.

Раненного. И… без сознания? Или мертвого?

Нас теперь трое на заднем сидении: я, один из мрачных охранников, и Марат, к животу которого тут же прижали тряпку, окрасившуюся в алый цвет.

— Марат…

— Тише. Игнатов успел нанять не одного исполнителя.

— Это был киллер? А Марат…

— Алика Владимировна, успокойтесь, и слушайтесь уже меня! Нельзя было просто так выходить из машины, — рявкнул Владимир. — Я говорил вам! Марат Вадимович жив. А вам нужно успокоиться и помолчать.

Я закивала, потянулась к Марату, но им уже занимается один из охранников:

— Я могу оказать первую помощь. Кое-что в этом понимаю, — он оттолкнул меня, чтобы я и дальше сидела у окна. — Пуля… блядь, их две: в живот и в бедро. Гони быстрее, — повысил он голос.

Я не вижу, куда мы едем. Для меня это больше неважно. Важен лишь Марат. Он не может умереть!

Некстати вспомнились слова папы, он как-то сказал мне, что ранение в живот — одно из самых опасных и по повреждениям, и по кровопотере.

Марат поймал пулю в живот и в бедро. И крови так много! Телохранитель пытается остановить её, и вроде даже получается, но… Боже, должно получиться! И Марат выживет!

Плевать мне на прошлое, на все недомолвки, на проблемы. Я жива, он тоже, а остальное приложится, перетрется в пыль. Мы справимся, лишь бы вместе с ним! С живым!

Не может он умереть!

Я тихо плачу.

Марат не может умереть!

Из-за меня… из-за того, что я вышла из машины, хотя мне не разрешили.

— Это я виновата, да? — спросила, задыхаясь от слез, и не в силах перестать смотреть, как Марату останавливают кровь. — Я должна была сидеть в машине, пока те две на встрече не проедут мимо, да?

— Да. И ждать, что я выйду первым, и проведу вас, — не стал щадить меня Владимир, сидящий рядом с водителем. — Марат Вадимович сообразил, и выбежал вас встречать. Если бы вы оба были в машинах, то… они пуленепробиваемые, Алика Владимировна. Расстреляли бы тачки, и ничего, поменяли бы колеса, и поехали бы дальше.

Поехали бы дальше. Ничего бы не случилось.

Если бы я услышала то, что мне говорили.

Но я не слушала, и теперь Марат истекает кровью.

— Прибавь еще! — прорычал безымянный для меня охранник, пережимающий какие-то точки на теле Марата, и сидящий, между нами.

— Жив? — спросил водитель.

— Пока да.

Пока да.

Пока…

Я спрятала лицо в ладонях, и тихо завыла.

Глава 53

Всё словно в тумане: дорога, больница.

Я снова безвольная, оглушенная, всем руководят люди Марата, а я… я слушаюсь. Подчиняюсь. Не помню, что мне говорили и как приказывали себя вести, но я слушала их, и делала что они хотели. А сама лишь могла думать: хоть бы жив остался! Я не подведу больше, никогда!

— Вам необходима капельница, — Владимир отконвоировал меня в другой кабинет, и это я тоже позволила.

Что за капельница? Зачем? Ладно, я согласна. На всё согласна.

Сутки в больнице. Я не спала, но находилась в полусне, в анабиозе, и… нет, не ругала себя. Я многое могла сделать по-другому, могла не допустить ошибок, но я человек. Я всего лишь человек! Жалею ли я о своих словах, о поступках? О некоторых — да. Особенно о том, что Марат схватил пули только потому, что я была невнимательна и беспечна.

Оба мы неидеальные с ним. И Марат, и я. Но за сутки, пока Марата латали, я окончательно поняла, что в одном он был абсолютно прав. Я и раньше это понимала, но только головой, а не сердцем. А сейчас и сердцем прочувствовала: главное — будущее, хватит уже друг друга винить за прошлое.

Я многое потеряла, всю свою семью. И если Марат… если его не станет, то… нет, я даже думать о таком не хочу!

— Алика Владимировна, вылетаем домой, — через день сказал Владимир.

— А Марат? Мне можно к нему уже? — я вскочила.

— В самолете вы будете рядом с ним. Марата Вадимовича приводили в сознание на пару минут, он успел распорядиться, — мужчина еле заметно поморщился, — приказал оберегать вас. Наш врач прилетел, Марата Вадимовича усыпили, чтобы он смог перенести перелет. Его жизни ничего не угрожает, об остальном поговорим позже.

В самолете я была рядом. Марат… он желтый, изможденный. Чуть больше суток прошло, но выглядит он так, словно десять кило сбросил. Как это возможно?!

Нас сопровождало двое медиков, и мне снова что-то вкололи — либо витамины, либо легкий транквилизатор, от которого я не заснула, но всё происходящее опять стало казаться иллюзией. И Марат, обычно сильный, злой — разве это не иллюзия, что он так тяжело ранен? И недружелюбные взгляды охраны, что я улавливаю — это ведь не может быть реальностью?

Но в то же время я понимала, что все это реально. Телохранители будут меня беречь, это их работа, но они меня откровенно презирают. Я научилась читать по их безэмоциональным лицам.

И в больнице, и в самолете ко мне в голову настойчиво стучалась одна мысль, жутко настырная: пора открыть глаза! Это необходимо! Марат бы на моем месте не изображал памятник, он бы пытался мне помочь, пусть бы и ошибался иногда, но действовал бы! А я?

Пора открыть глаза! Пора принять на себя ответственность! Это по-взрослому, это правильно.

А еще это что-то детское. Когда маленькой была, любила испытывать себя, как и все дети: если пройду с закрытыми глазами десять шагов и не запнусь, то бабушка обязательно купит мне куклу — так я думала, так загадывала. И сейчас подсознательно это же делаю: если я стану сильной, то Марат очнется, вернет здоровье.

Но просить о чуде я не рискую. Даже подсознательно. Просила уже, допросилась…

— Мы в больницу? Я с Маратом, одна дома не останусь, буду с ним, — твердо сказала я, когда мы покинули аэропорт в нашем с Маратом родном городе.

— Как прикажете, — бросил Владимир.

Снова больница — та самая, в которой я уже бывала пару месяцев назад, когда в Марата стреляли. Частная, напоминающая дорогой отель. Мне даже комнату выделили, вот только спать я не могу. Что-то мешает, и