- Но суп!

- Что "но", что значит "но"?! - возбужденно выкрикнул Каукалов. - Не "но", а трп-ру! Уху давай готовь, я говорю!

Капитан вновь отрицательно качнул головой и повторил с упрямством попугая:

- Но!

В следующий миг он высыпал содержимое пакета в воду, Каукалов даже не успел схватить его за руку.

Коралловые рыбешки были хоть и измучены, но ещё живы - все шесть, вяло пошевеливая плавниками, они не замедлили уйти в бирюзовую глубину. Пакет капитан скомкал и протянул ошеломленному Каукалову.

- Ты чего наделал? - возмутился тот, накинулся на капитана с кулаками, но ударить не успел - остановился: вовремя вспомнил, что Египет это не Россия, здесь здорово может нагореть, заведенно вздернул вверх руки: - Ты чего наделал?

- Но! - тупо и упрямо повторил капитан.

Между капитаном и Каукаловым вклинилась Майя.

- Ты знаешь, что он имеет в виду? Коралловых рыб в Египте ловить запрещено. Поэтому он и говорит "но". Иначе на такой штраф налететь можно мало не покажется.

- Тьфу! - отплюнулся Каукалов. Ему стало жалко самого себя, этого упрямого дурака-капитана, которого он одним пальцем может снести в море, рыбалки, что из удачной разом превратилась в неудачную. - Сварил бы уху из синих карасей, никто бы даже не заметил... Тьфу!

Ему стало также жаль Илюшку и этих двух, уже начавших надоедать подруг, позванных в недобрый час из школьной жизни в нынешний день, жаль потерянное время и покалеченных рыбешек, дыхание сдавило железным февральским холодом, и он закашлялся.

Настроение было вконец испорчено, вновь навалилось что-то тяжелое, надавило изнутри, сверху и одновременно поднялось снизу, из глубины мутное, злое, острекающее, будто крапива. Он пальцем поманил Майю и, когда та, улыбаясь, едва держась на ускользающей из-под ног палубе - на море внезапно поднялись твердые, будто отлитые из чугуна волны, - подошла, мрачно глядя в сторону, сказал:

- Хочу, чтобы ты знала вот что... Если будешь выдрючиваться вместе с Катькой, в проститутки новостришься или куда-нибудь еще, я тебя убью. Поняла? Катьку - тоже. Знайте это обе. - В горле у него что-то засипело, будто застрял ком, вновь сдавил железный зимний ветер - московский ветер, в голосе появились рычащие нотки, и Каукалов, борясь с этим ветром, сжал руку в кулак, ударил по хромированному поручню катера. - Обеих убью! Понятно? Здесь же, в Египте, и схороню. Ни одна собака не найдет.

Неверяще ойкнув, Майка прижала руки к щекам, попробовала улыбнуться, но улыбки не получилось, дыхание ей, как и Каукалову, тоже перехлестнуло ветром, она протестующе помотала головой, пытаясь что-то сказать, но голос пропал, не только улыбка, и она обреченно махнула рукой - поняла, что Каукалов не шутит.

Навстречу им попался катерок - белый, как сахарный кубик, юркий, проворный. На палубе стоял, самодовольно улыбаясь, Самоварщик, он же Зеленый, Каукалов звал его и так и этак, - Зеленый подслеповато щурил глаза от злого, будто огонь электросварки, солнца. Одной рукой он обнимал блондинку с точеными ножками и большой, будто два футбольных мячика, грудью, другой - низкорослую худенькую брюнетку с чувственным ртом и волосами, заплетенными на африканский манер во множество мелких косичек.

Зеленый небрежно скользнул глазами по встречному суденышку, углядел Майю и преобразился - лицо его сделалось сальным, будто он наелся блинов с украинскими шкварками, рот растекся в разные стороны, и он едва не вывалился вместе со своими дамами за борт катера. Каукалов раздраженно дернул головой. Зеленый всем не нравился ему: внешним видом своим, повадками, жирными сальными складками живота, свисающими на шорты, вообще тем, что позволял себе дышать тем же воздухом, что и Каукалов, любоваться солнцем, пить пиво и обнимать женщин. Каукалов был готов съесть Зеленого. Вместе с потрохами, с начинкой, которой тот был набит, и бабами, сладко прижимающимися к нему.

- Смотри, Катьк, как Женька наш изменился. - Майя, поежившись, толкнула Катю. - Из ноздрей дым пышет. Глаза горят, рот открыт, как у олигофрена. Того гляди - съест. Зверем стал.

Катя тоже поежилась, покусала нижнюю, шелушившуюся от солнца губу.

- Неприятно, - согласилась она с подругой. - Был нормальный вроде бы мужик... с неординарными поступками, - на лице её появилась легкая ироничная усмешка, - и вдруг!

- Давай договоримся так: если он не извинится, мы ему ничего не скажем, - предложила Майя, - но про себя дадим от ворот поворот. А? Таких мухоморов, как он, мы в пять минут найдем себе не менее двух десятков. Стоит только выйти на первый попавшийся проспект и плюнуть по ветру...

- Он извинится, он обязательно извинится, - неожиданно горячо и убежденно произнесла Катя. Тон её удивил Майю, она пытливо глянула на подружку. - Вот увидишь, - сказала Катя.

- А если не извинится?

- Если не извинится, тогда твоя взяла верх, дорогая товарка, - мы разбежимся в разные стороны, едва приедем в Москву. Как фиолетовые медузы в теплом море. - Катя вновь усмехнулась.

Она оказалась права: вечером Каукалов с хмельными увертками - в баре он выпил три бокала кампари и теперь был навеселе, - помял рукой лицо, предложил пройтись на берег, полюбоваться таинственно мерцающей водой, а когда дамы отказались, проговорил, будто бы угаснув, угрюмо, с сожалеющими нотками в голосе:

- Я был сегодня неправ. Погорячился малость. Ну, насчет этого... - он помотал в воздухе рукой, будто схватился за что-то горячее и подпалил себе пальцы, - в общем, вы бабы умные, вы сами все понимаете.

- Ты веришь ему? - спросила чуть позже Майя, когда они с подружкой остались одни.

- Нет, - произнесла Катя задумчиво, и лицо её сделалось незнакомым, далеким, старым, болезненным, словно она ощутила на своей шее чью-то безжалостную удавку, губы дрогнули, а глаза стали пустыми, мертвыми, будто Катя глядела на этот сияющий вечерний мир из могилы. - Не верю.

- Ладно, время покажет, - глубокомысленно изрекла Майя и перевела разговор в другое русло: - Зеленого видела?

- Конечно. На катере с двумя дорогими девахами проплыл.

- Вот кто денег не жалеет так не жалеет. Бросается ими, словно мусором. Налево-направо, не считая. Мне он предложил посетить его.

- Мне тоже, - сказала Катя.

- Пообещал пятьсот долларов.

- Мне тоже.

- Пойдешь?

- Да надо бы. Пятьсот долларов на дороге не валяются.

Рогожкин сделал Насте предложение. Брат Леонтий, узнав об этом, только радостно засмеялся и развел руки в стороны:

- Ну ты, Мишель, и даешь стране металла - хлеба с маслом, да повидла с салом... Больше, чем весь Кривой Рог с Запорожсталью, вместе взятые. Не ожидал, не ожидал...

Старший Рогожкин также восторженно развел руки в стороны.

- Да я и сам от себя этого не ожидал. Если честно. - Рогожкин смущенно пошмыгал носом. - Это так скоро завертелось, закрутилось с такой быстротой, что... - он сделал рукой стремительное круговое движение, - что я и оглянуться не успел... В общем, ты сам обо всем догадываешься.