— Если вам известно местонахождение Балмашова и вы от нас скрываете… — грозно внушал в это время Колосов Тихомирову.

— Я не знаю ничего. Но он мой друг, поймите. И я не верю никаким вашим оговорам. Андрей — убийца, да что вы такое себе придумали? Андрей — убийца… Он талант, он интеллигент, он художник, наконец, творец. Его нельзя мерить, как всех, под одну гребенку. — Тихомиров рубил воздух ладонью. — Я его знаю всю жизнь. Мы всю жизнь с ним рядом. Я в молодости неуправляемый, забубенный был, хулиганил, дрался, а он… Он был мечтателем, думал о жизни, о смерти. Искал ответы на вопросы. Он был одержимым, если хотите!

— Одержимым не вот этой ли картиной? — Колосов потащил его в контору, через зал, заставленный образцами цветочной продукции, ткнул в гобелен «Царство Флоры».

— Я вас не понимаю.

— Эта картина… она же для него как наваждение, разве нет?

— Она всегда ему нравилась, с юности.

— Но он же убийства под ее сюжет подгонял!

— Это просто картина. — Тихомиров ошеломленно смотрел на Колосова, на «Царство Флоры».

— Короче, предупреждаю в последний раз, если вы скрываете от нас какую-то информацию о Балмашове, то… Вы ответите по уголовной статье. По всей строгости закона. Подумайте о своих детях.

— Да не знаю я, где он!

— Где данные о финансовой отчетности вашей фирмы?

— В компьютере есть и у нашего юриста.

— А данные о личном капитале Балмашова вам известны? Вы же компаньоны.

— Финансовые отчеты нашей фирмы в компьютере, а также у юриста. Там же сведения об уплате налогов, расходах, — упрямо повторил Тихомиров. — В личные дела Андрея я никогда не лез. Он взрослый, самостоятельный человек, женатый и вообще… Что вы меня за какую-то суку продажную держите?!

— Подготовьте как можно скорее всю финансовую документацию за этот год, также сведения о поездках Балмашова по стране и за границу. Потом эти гобелены, что здесь, у него дома и в магазине… Можно узнать адрес французской фабрики или фирмы, где он их приобретал?

— Можно, у нас где-то был телефон и факс, но зачем?

— Это важно для следствия. И еще. Мне нужны все сведения о том, когда, где и у кого ваша фирма приобретала за рубежом искусственные цветы.

— Опять искусственные цветы! — Тихомиров всплеснул руками. — Да не покупаем мы таких, мы живые выращиваем!

— И все же проверьте, я вас очень прошу, Сергей Геннадьевич, — Колосов смягчил тон. — Звоните мне, как только все подготовите. Да, еще у вас есть французский адрес… ну, где Балмашов обычно жил, останавливался в поездках?

— В Париже он жил обычно в отеле «Лютеция». Это на бульваре Распай, или же ездил к тестю на Луару. Замок Шенонсо, корпус хранителя замка. Черт, я и забыл совсем в горячке, — Тихомиров всплеснул руками. — Что теперь будет с Флоранс?

— Вы сами будьте осторожны, — веско сказал Колосов. — Я вас уже предупреждал. Балмашов опасен. Это не голословное утверждение. У нас имеются неопровержимые улики. Он убил трех человек, он пытался убить гражданку Петровых. Он может попытаться убить и вас.

— Меня? За что?!

— Как погиб вон тот парень на картине? — Колосов ткнул пальцем в Гиацинта на гобелене. — Ведь он был, кажется, товарищем вон того, — он указал глазами на небесного возницу. — А умер как? Что смотрите на меня? С греческими мифами знакомы? Освежите в памяти, очень советую. А потом подумайте на досуге о разных там крокусах, смилаксах и этих, как их там… цветах адонисах, чтоб им пусто было!

— У Тихомирова был такой взгляд, — сказала Катя, когда они покидали Воронцово. — Он, кажется, считает тебя ненормальным. Что ты ему сказал?

— Лекцию прочел на тему мифов и серийных преступлений.

— Что ты понимаешь в мифах?

— Пользуюсь твоими сведениями и, наверное, как всегда, что-то перепутал. Но в серийниках я все же разбираюсь.

— Тихомиров не скажет нам ничего путного, — вздохнула Катя. — Какова бы ни была твоя лекция, он тебе не поверил. А с Балмашовым они друзья.

— И компаньоны. — Колосов глянул на часы. — А теперь на Троицкую Гору в гости к француженке. Я думаю, следователь прокуратуры с ней уже закончил.

Но с Флоранс им не повезло. Когда они подъехали к дому Балмашова, возле него стояла «Скорая помощь». В доме суетились врачи. Сотрудники милиции и следователь ждали на веранде. Тут же был и переводчик, а также представитель французского консульства, которого пригласили для соблюдения всех формальностей при допросе иностранной гражданки.

— У нее начался припадок, — сказал следователь Колосову, — мы только начали беседу. Я не думал, что известие о пропаже мужа на нее подействует так ужасно.

Из глубины дома слышались истерические рыдания, сменяемые душераздирающими воплями.

— Мадам была очень привязана к мужу, — на ломаном русском сказал представитель консульства. — Ваше сообщение ее потрясло. Ее надо поместить в хорошую клинику, консульство возьмет все хлопоты на себя.

— Жена и дружок, сумасшедшая и преданный тугодум, — хмыкнул Колосов. — Все это в деле о серийнике никудышные свидетели.

— Ты забыл о Марине Петровых, — тихо сказала Катя. И хотела добавить, что он слишком торопится с оценками. Однако промолчала.

Воронцово поразило Катю до глубины души. «Царство Флоры»… Это и правда было царство. Впечатлением этим Катя не хотела делиться даже с Колосовым.

Город, расположенный совсем близко, за автотрассой, здесь представлялся каким-то фантомом, смурным миражом. О нем, обо всех его улицах, проспектах и бульварах — Большой Никитской, Гоголевском, Кутузовском, Новом Арбате, Тверской и Мытной — здесь забывалось напрочь. Здесь хотелось закрыть глаза и вдохнуть полной грудью удивительный, полузабытый, древний аромат. А потом широко открыть глаза и удивиться, впасть в телячий восторг от красоты и щедрости этого мира.

Охапки свежесрезанных белых лилий на струганом столе…

Темный можжевельник.

Шпалеры вьющихся роз с мерцающими в зелени бутонами.

Жужжание пчел.

Птаха, поющая в зарослях жасмина.

Поля до самого леса, подобные радуге, целые поля цветов — красных, желтых, синих, пурпурных.

А еще вычурные, нездешние очертания за зеркальными, отмытыми стеклами оранжерей — орхидеи, амариллисы, лианы, пальмы и сотни других созданий, названий которых не запомнить никогда…

Все это было так не похоже на привычный, пусть и милый сердцу подмосковный пейзаж — поля, леса, луга и перелески, однообразный, щемящий своим простором и русской тоской. Здесь тоже был простор, но иной — рукотворный, не скучно упорядоченный, а созданный в полном согласии с гармонией и с чем-то еще, чему Катя тоже не знала названия, но что так хотела бы узнать, понять.