– Любимая, куда вы хотите пойти ужинать? – спросил он. Они сидели в гостиной ее номера и все никак не могли наговориться. Он предложил пойти в «Кафе Булю» или в «Ла Грейнди» – это были единственные известные ему французские рестораны в Нью-Йорке. Тимми знала множество других, более модных заведений в Сохо и Вест-Виллидж, и они в конце концов остановили свой выбор на маленьком уютном ресторанчике, который она хорошо знала. Теперь им предстояло решить, куда они пойдут потом, – развлечься, дать себе возможность полюбоваться друг другом, увидеть друг друга в другой обстановке.

Он ушел к себе, чтобы она могла переодеться, и он тоже хотел принять душ и надеть вечерний костюм. Когда она через час открыла дверь, чтобы его впустить, то засияла улыбкой. Он был безупречно элегантен, как и всегда, а его в очередной раз поразила ее удивительная красота, большие зеленоватые глаза, длинные рыжие волосы, стройная фигура молодой женщины. Она вся светилась от счастья. Он крепко с порога поцеловал ее и, не разжимая объятий, медленно пошел за ней в гостиную. Когда они наконец остановились, у нее кружилась голова, от волнения пропал голос, она могла только нежно шептать.

– Прости… не могу тебя отпустить… – с трудом выговорил он. Она смущенно улыбнулась, глядя на него. Ей и не хотелось, чтобы он ее отпускал, и, не произнося ни слова, она стала его целовать и при этом медленно снимала пиджак, потом начала расстегивать рубашку… Все это было так очевидно, что он на миг отстранился и вопросительно посмотрел на Тимми. Ему не хотелось делать ничего такого, о чем она пожалела бы потом, ведь он знал, как пугает ее его нынешний статус неразведенного мужчины. – Тимми, что ты делаешь? – прошептал он.

– Я тебя люблю… – еле слышно прошептала она.

– И я тебя люблю, – так же тихо прошептал он и повторил эти слова по-французски, и это было для него более естественно и звучало более правдиво, чем все, что он мог бы сказать ей по-английски. – Je t’aime… tellement… так сильно… – Да, он ее любит, она видела это по его глазам. И какая глупость все эти благие намерения, все планы, которые сначала казались разумными и правильными, а теперь, когда они так отчаянно влюбились друг в друга, пусть все катится в тартарары. И какие там клятвы, какие зароки! – Я не хочу делать ничего такого, о чем вы потом пожалеете. Не хочу заставить вас страдать.

– А вы заставите меня страдать, Жан-Шарль? – И она грустно посмотрела на него. Неужели он так никогда и не разведется со своей женой и предаст ее, Тимми, неужели в один прекрасный день бросит? Клятвы и обещания – не более чем пыльца на крыльях бабочки, а более надежной защиты в мире не существует. Нет никаких гарантий, есть только мечты, надежды и добрые намерения, оба они хорошо это знали. Но оба были честны, порядочны и искренне желали друг другу.

– Надеюсь, что никогда, – искренне ответил он, и она поняла, что это сказано от души. Она кивнула. – А ты меня?

– Я тебя люблю… и никогда не предам… и никогда не заставлю страдать, я надеюсь…

Только такие клятвы они могли сейчас дать друг другу, пообещать, что всеми силами будут поддерживать и защищать друг друга. Тимми было этого довольно, и Жан-Шарлю в эту минуту тоже. Никому не дано заглянуть в будущее и предвидеть грядущие трудности и страдания. Для них было важно понять одно: готовы ли они отважиться и пойти наперекор изменчивой судьбе и выдержать все бури вместе?

Больше она не произнесла ни слова, они медленно добрели до ее спальни, она расстегнула и сняла его рубашку, он раздевал ее, они бросали все на пол, куда попало, потом скользнули в постель, и их тела сплелись. В спальне было темно, она чувствовала всю мощь его страсти, пульсирующей рядом с ней, и всей своей страстью рвалась ему навстречу.

– Тимми, je t’aime… – вырвалось у него тихим стоном, и она, чувствуя, что вся растворяется в нем, тоже прошептала ему слова любви. И их накрыла волна страсти, могучей, неудержимой, она унесла все – бледные тени сомнений, если они еще оставались, крохи раздумья. Она уносила их в какую-то фантастическую безвозвратность, да им и не хотелось возврата. Тимми предалась ему целиком, со всеми своими надеждами, мечтами, отдала ему свое сердце, душу, тело, и он взял ее с собой в странствие по стране любви и страсти, и оба знали, что, куда бы их это странствие ни привело, им друг без друга отныне нельзя. Они лежали в объятиях друг друга и чувствовали всем своим существом, что это судьба.

И лежали так потом еще долго, не в силах разжать объятия, тихо дремали, тело к телу, одно существо… О том, что собирались идти ужинать, они и не вспомнили, до того ли им было! Они перешагнули через пропасть сомнений и неуверенности и оказались в царстве любви. Их принесла в это царство приливная волна страсти, и они нашли в объятиях друг друга любовь, которая нерасторжимо связала их друг с другом. Навеки – если их благословит Удача и такова будет воля богов.

Дни, которые Тимми и Жан-Шарль провели вместе в Нью-Йорке, можно было назвать сном наяву. Они подолгу гуляли по аллеям парка, ходили в художественные галереи и салоны, пили в крошечных ресторанчиках кофе, ели пиццу, когда хотелось есть. Бродили по Сохо, заглядывали в прелестные маленькие магазинчики и всю ночь не выпускали друг друга из объятий, так неудержимо влекла их друг к другу страсть. У Тимми никогда не было столько страстных ночей подряд, и в Жан-Шарле тоже проснулся жаркий пыл молодости, который, как ему казалось, угас навсегда. Они не могли оторваться друг от друга. Оба еще не адаптировались к местному времени после смены часовых поясов, они засыпали, просыпались, предавались любви и снова засыпали, заказывали в четыре утра завтрак чуть ли не на десятерых. Как-то ночью, когда снова пошел снег, они вышли из гостиницы прогуляться, вдруг оказались на стоянке грузовиков в Вест-Сайде и в пять утра съели в придорожном кафе по огромному стейку с жареным картофелем.

Жизнь казалась им нереальной – во сне ли все это с ними происходит или наяву? Но каждый раз как они просыпались и видели друг друга, они радостно улыбались и начинали смеяться от счастья, что это чудо и вправду происходит на самом деле. В воскресенье Тимми принялась укладывать свои вещи с потерянным видом, а Жан-Шарль лежал в постели и смотрел на нее.

– Не хочу я от тебя уезжать, – горестно сказала она. Они прожили вместе всего четыре дня, а она уже не могла представить себе своей жизни без него. Любовь опасная штука, сильнее иного наркотика, и оба быстро впали в зависимость друг от друга. Он был так же одурманен, как и она, и так же мучился от предстоящей разлуки.

– А я от тебя, – хмуро сказал он, – не хочу возвращаться в Париж.

Но у обоих была своя жизнь, и пришла пора к ней возвратиться.

– Но я приеду к тебе в Калифорнию.

– Обещаешь? – Тимми была похожа на испуганного ребенка. А если она его больше никогда не увидит? Если он передумает разводиться, если оставит ее, как ей тогда жить? Она уже потеряла стольких людей, которых любила, и ей было непереносимо думать, что такое с ней опять случится. И он понял, глядя на нее, какой страх ее охватил. И этот страх был отражением его собственного страха, точно так же, как его любовь находила зеркальное отражение в ее любви. Все их чувства, их страсть, их сомнения и тревоги были точным повторением друг друга.