Бердников присмотрелся к мужчине. Немолодой, упитанный, неплохо одет. Нет, Илья его не знал. О чем сообщил госпоже Весенней. А она тут же просветила Бердникова:

— Его зовут Вениамин. Отчество — Павлович. И он мой врач.

— Твой врач? — переспросил Илья. — Тот, что чуть не залечил до смерти?

— Нет, то хирург. А это терапевт, что наблюдал меня после аварии. Как раз Вениамин Павлович очень мне помог. Поддержал. Когда меня только из реанимации перевели в обычную палату, у кровати часами сидел.

— Он отходит от нашего подъезда. Живет в нем, что ли?

— Нет, в другом. Я вспомнила, он говорил, что тоже из «шпильки».

Илья хотел пойти дальше и потянул Лизу за руку, но она уперлась.

— Что такое?

— Я недоумеваю. Мне нужно разобраться.

— Давай тогда хотя бы сядем? Вон лавка.

Она дала себя довести и усадить.

— Почему я забыла о нем? Тот период вспомнила детально, но Вениамин Павлович как будто ластиком был стерт. Странно.

— Слушай, а давай отпустим это?

— Что — это?

— Ну, ситуацию…

— Не понимаю.

— Перестань ломать голову, расслабься. Настоящее ведь важнее прошлого. — Илья плюхнулся рядом, обнял Лизу за плечи. — Улетим? Туда, где золотой песок. Или белый. А хочешь, темный, вулканический? На Тенерифе сейчас чудесная погода. Будем наслаждаться нашим настоящим, не боясь столкнуться с прошлым.

— Поздно.

— Почему?

— Я с ним столкнулась… — Она вцепилась в руку Ильи. До боли ее сжала. — И все вспомнила!

— Все-все?

— Да. Вот сейчас пазл сложился. Все мельчайшие детали, которые были рассыпаны и какие-то даже утеряны, встали на свои места.

— И?

— Он преследовал меня. Поэтому я купила квартиру чуть ли не за городом. Но он меня и там нашел.

— Доктор?

— Да.

— Зачем?

— Ему нужно было, чтоб я пошла к дяде Абраму и простила его.

— Ты меня извини, конечно. Но это не пазл. Не вижу полной картины. Только кучу деталей, и половина из них все еще потеряна.

— Я, находясь в полубессознательном состоянии, разговаривала. Даже когда просто сплю, иной раз бормочу что-то.

— Да, я сегодня это заметил. Проснулся от того, что ты пнула меня и велела держать падающие ящики. Через пару секунд сообщила, что поздно, они упали, и снова погрузилась в сон.

— Давай, ты не будешь меня перебивать. Иначе я не смогу собрать потерянные детали. — Илья жестом закрыл свой рот на замок. — В общем, я много болтала. Обо всем на свете. А Вениамин Павлович слушал и делал выводы. Он из «шпильки», знает Лившица и легенды о его богатстве. Он понял, что дядя Абрам сделал меня своей наследницей.

— И что, захотел прибрать его к рукам? Но с какой стати?

— Давай я расскажу, что знаю. Доктор из кожи вон лез, чтоб стать мне близким человеком. А я, когда так стараются, наоборот, отдаляюсь. И стало мне казаться, что постоянно его вижу. Куда ни пойду, улавливаю его силуэт боковым зрением. Вениамин Павлович преследовал меня. Он как раз вышел на пенсию, и у него появилась куча времени. Тогда я запаниковала и уехала из центра. Но не нравилось мне там. Не мое, понимаешь? Поэтому я и не чувствовала себя в той квартире хозяйкой. Не обставляла ее с любовью, не декорировала. Жила, да. Физически находилась, но душа рвалась назад, в центр, поближе к «шпильке». За руль я садиться не могла. Но пыталась. И едва трогалась с места, паника начиналась. Сменила машину. Был «Мерседес», купила «Лексус». Никакой разницы. Страх не отступал. И я решила нанять водителя. Матвей был первым, кто позвонил. Он произвел на меня приятное впечатление, и я его наняла. Теперь я вспоминаю, что он оказывал мне знаки внимания. Пытался сблизиться. Но мне он был нужен только в качестве водителя. Потом он попросил приютить его. Я согласилась и даже немного обрадовалась. Одной жутковато находиться в доме, который кажется тебе чужим. Он — не крепость, а временное пристанище. Знаешь, в чем беда? В моем одиночестве. Я ощущала себя единственным человеком на земле даже тогда, когда моя память, пусть и с небольшими пробелами, была при мне. То ли Машка, то ли Маринка и пухленькая с веснушками, девушки, которых припомнил мой водитель, просто приятельницы, не подруги. У меня проблемы с доверием.

— Мне ты доверилась мгновенно.

— И это чудо! Только теперь я это в полной мере понимаю. — Она прижалась к Бердникову, стала целовать в шею, но он, боясь поплыть, отстранился:

— Закончи рассказ. Потом мы вернемся домой и будем целоваться, пока губы не онемеют.

— В тот день, когда мы с тобой познакомились, я на самом деле ехала в центр. Вышла прогуляться, прошлась по «Круазетт», хотела попить чаю в кафе на набережной, как позвонил Матвей. Сказал, нашел под дверью записку. В ней было написано: «Сегодня в восемь в сквере у «шпильки». Мама».

— Мама? — не поверил ушам Илья.

— К кому бы я еще пошла на встречу? Только к ней. Естественно, я тут же прыгнула в машину, и мы погнали к «шпильке». Я, постоянно ждущая подвоха, повелась на эту записку. Не дура ли?

— И вы попали в аварию?

— Мы благополучно доехали до центра, поставили машину. Матвей вызвался провожать меня до сквера. Но когда я дошла до него, то не увидела мамы. На лавке, поджидая меня, сидел Вениамин Павлович. Я хотела сразу уйти, но он схватил за руку, стал говорить, что ради собственного благополучия я должна его выслушать.

— Тогда он и попросил тебя помириться с дядей Абрамом?

— Да. Сказал, что те деньги, что он мне присылал, просто гроши. На самом деле у Лившица где-то припрятаны несметные сокровища. Крупнейший клад Стеньки Разина. И если мы будем действовать сообща, то сможем, как Скрудж Макдак из мультика, нырять в золото. Я не желала вести дальнейший разговор, а он — меня отпускать. Мы не то чтобы подрались, сцепились. Я потеряла равновесие и упала. Стукнулась головой о лавку. Очнулась в машине. На заднем сиденье. Матвей был за рулем, но Вениамин Павлович рядом. Наверное, они везли меня в больницу. Но я была в шоковом состоянии, мало что понимала, поэтому мне показалось лучшим решением — бежать. Я открыла дверку и выпрыгнула. Угодила на газон и даже не ушиблась. А вот машина вильнула и, судя по звуку, во что-то врезалась. А я, вскочив на ноги, побежала к «шпильке». Где потеряла сумку, не помню. Что было дальше, ты знаешь.

— Матвей заодно с доктором.

— Разве он стал бы рисковать, возвращаясь в мой дом?

— Но он в принципе ничего плохого не совершил. Тебе не за что на него подавать в суд. Ты могла только уволить его. Что, собственно, и сделала.

— Не знаю, как Матвей, а Вениамин Павлович сумасшедший. Он верит в какие-то мифические сокровища, которые якобы нашел отец дяди Абрама. Он что-то твердил о дневниках пахомовского секретаря, о карте, на которой указано место захоронения клада… Бред какой-то нес, в общем.