— Агна! — шагнул он, растерянно смотря в чащу, не зная в какую сторону идти, но не стоять на месте, не ждать, искать ее вечно в лесах.

— Я здесь, — вдруг донеслось откуда-то сбоку.

Анарад вздрогнул даже от того, как сдавленно прозвучал голос княжны. Побежал, но на самом деле плелся едва, не чувствуя под собой землю, рухнул на колени перед представшей перед ним пропастью. Его холодом обдало, когда увидел стоявшую по колено в воде девушку. Он нагнулся, Агна протянула руки, Анарад потянул ее на поверхность, в глазах икры посыпались от острой рези, но это ничего — он нашел ее. Нашел. Агна почти упала в его объятия.

— Ты мокрая вся, замерзла. Агна…

Она ничего не ответила, только уткнулась в шею, и слова не могла сказать — так продрогла, маленькая, хрупкая — как он мог с ней так! Анарад обнял ее дрожащие плечи — ее всю колотил озноб дикий.

— Сейчас, — Анарад поднялся, подхватывая ее на руки.

— Я пойду, остальных найду, — напомнил о себе Зуяр, что в стороне стоял растерянный. Не дождавшись какого-либо одобрения, пустился в чащу, уж скоро скрываясь.

Анарад занес Агну в избу, укладывая на лавку возле печи, бросился к топке, закинув в нее больше поленьев, возвращая без конца взгляд на побледневшую до беленого льна Агну.

— Что это? — встрепенулась Агна, казалось, посерев совсем. Анарад проследил за ее взглядом. На полу следы бурые — его кровь. Он и забыл, что ранен.

— Это же твоя кровь… — ужас исказил лицо Агны.

Анарад приблизился к княжне, взял ее лицо в ладони, целуя посиневшие от холода губы. Его разрывало от того, сколько она просидела в этой яме, впервые испугался по-настоящему, что с ней может что-то случиться. Он разделся торопливо, ее не слыша, избавил от мокрой одежды Агну, стянул с себя кожух, закутывая ее в него, укрывая, растирая окоченевшие, превратившиеся в ледышки ступни — их белизна пугала его больше, чем кровь на полу, льющаяся из его раны. Да только руки его стали совсем ватные, не слушались. Анарад злился от помехи такой.

— Ты со мной Агна. Со мной… Никогда больше не покидай меня.

— Я всегда буду с тобой, — дрожал ее голос, ответив, потеряв надежду вытянуть из него хоть какие-то ответы.

— Моя Агна…

— Твоя, Анарад, — всхлипывала княжна, все больше не владея собой, как бы ни старалась держать себя, а не выхолило.

Анарад, отогревая ее руки, склонился над ней, нависая, собирал ее слезы с щек, целуя всю: губы, веки, лоб, нос, скулы, подбородок — какая же холодная, ледяная вся. Разрывался весь на части от наполненности, что нашел, что она с ним, дышал на нее, пытаясь как можно больше влить в нее свое тепло. Анарад смотрел в серо- синие затуманенные влагой глаза, такие притягательные и родные, любимые, и растворялся — его больше нет. Она его все, она — его жизнь. Желанная, любимая.

— Я знаю, что случилось с Ворутой, — шептала она почти, и Анарад вдохнул тяжело, почти беззвучно, шевеля одними губами, — знаю… никакого проклятья нет.

— Тише… тише, Агна, не нужно плакать, все хорошо, — заглушил ее страх поцелуем, прижимаясь к ее губам холодным, грея своими, вдыхая тепло.

— Все, что я искал — я уже нашел. Давно нашел. Агна, нашел тебя. Ты — мое все, и больше мне ничего не нужно, — Анарад прижимал ее к груди — не отпустит никогда. — Моя…

— Анарад! — услышал он отчаянный крик Агны, когда стены вдруг завалились, опрокидывая Анарада в черную пропасть.

Анарад очнулся от голосов — кажется, Вортислава и Зуяра, разлепил глаза. Когда туман рассеялся, смог приподняться. Правда, кто-то ему попытался помешать, точнее тугая повязка вокруг пояса — его кто-то успел перевязать и остановить кровь. Анарад вскинулся, выискивая княжну. Агна оказалась рядом, сидела укрыта мехами, держала в руках чашу деревянную и неотрывно смотрела на него — напуганная и побелевшая.

— Ничего, заштопаем, и снова будет бегать по лесам, — подбодрил Вротислав, проходя ближе к потемневшей печи, что полыхала жарко, раскалившись до красна.

Здесь стало душно, несмотря на то, что щели кругом.

— Выпей, — протянула Агна плошку, беря его за руку.

Анарад вернул взгляд на нее, сжал ее пальцы крепче, замечая пусть и блеклый, но хоть какой-то румянец на щеках, и губы, пусть еще бледные, но они уже не пугали синевой. Она сидела рядом с ним. Он нашел ее и теперь никуда не отпустит. Анарад принял отвар, сделал несколько глотков — горечь трав осела на языке. Зуяр стоял возле двери, наблюдая за всеми — парень, надо сказать, помог изрядно.

— А где остальные, Зар?

— Прочесывать лес пошли, — ответил уклончиво княжич брату, бросив взгляд на Агну.

— Что с Воймирко? — спросила она без всякого выражения в голосе.

Анарад отставил чашу, он бы тоже хотел это узнать, убедиться, что жрец больше не причинит вреда Агне, что для нее нет никакой угрозы теперь.

— Мертв, — ответил Вротислав, — я велел сложить краду для него…

Агна замерла, задержав в груди дыхание, потом посмотрела перед собой и подняла взгляд на Анарада.

— Это вышло случайно.

Хотя, надо признать, метился он, чтобы уж наверняка свалить его с ног. Заслужил, ведь он хотел изжить Агну, убить ее. Это мысли воронкой черноту в нем закручивало.

— Не говори ничего, — прервала его Агна, — ты не должен… Моя вина в том есть…

— Нет, твоей вины здесь нет, он морочил тебе голову, не по своей воле ты за ним шла.

Агна растерянно заморгала, пальцы ее проняла дрожь.

— Не знаю… Я не знаю.

— И не нужно пытаться. Время все покажет.

Анарад, отставив плошку, взял ее за подбородок, посмотрев в глаза, погладив впадину большим пальцем. Бездонные глаза стали такими чистыми, чуть туманными от духоты. Такая горячая, живая — она рядом. Он притянул ее к себе, прижимая к груди.

Агна поддалась да спохватилась, стараясь не потревожить поврежденный бок, но Анарад не чувствовал боли, только острую потребности в близости Агны, жажду в ней, ее отдаление причиняло куда больше боли, чем рана.

Вротислав хмыкнул, наблюдая за ними, и отвернулся, посмотрев в низкое оконце.

— Пришли, — сказал он, выпрямляясь, — пора собираться назад, не очень-то хочется тут ночевать.

Агна в ответ на его слова зябко поежилась, Анарад крепче обнял ее, такую тонкую, как тростинка, почти неощутимую. С улицы доносились голоса, поторапливая — все же разомкнул руки и засобирался. Дождь совсем перестал моросить, теперь вечерний ветер ворочал низкие тучи, качая верхушки тонких сосен, мрачно провожая непрошенных гостей. Ныне земля эта и воды впитали их кровь, и теперь долго еще будут помнить ее вкус.

Анарад ощущал спиной чей-то пристальный взгляд, он вынуждал его невольно оборачиваться, и каждый раз он видел только пустоту да чуял сквозняк, что сквозил меж стволов, напитанный запахом мхов и живицей, опускаясь стылыми пластами в рытвинах и лядинах — а больше ничего. Напрасно он, выходит, искал то, что к нему не хотело возвращаться. Искал отца, который и живой и не живой был, недосягаемый и, одновременно, близкий. Так и ощущалось, что ладонь его широкая ложилась на плечо Анарада, чуть сжимая, а на самом деле это ветер скользил, вороша мех на плечах, уносясь прочь, тревожа колючие кроны елей, сбрасывая с них морось, окропляя водяным облаком путников. Может, и права была Домины, однажды сказав, что ничего не умирает и не уходит бесследно, и что ищет человек порой то, что всегда внутри него живет, только совсем в иной форме, каким желает видеть твердый холодный разум.