«Полярная звезда» была настоящей царской резиденцией. Достаточно упомянуть, что на ее борту была церковь и даже коровник (!) с каютой коровницы. Водоизмещение яхты составляло 3949 тонн. Посредством двух вертикальных паровых машин она могла развивать максимальную скорость в 17 узлов.

Внутреннее ее убранство превзошло самые смелые пожелания. Панели и мебель выполнила петербургская фабрика Свирского, используя красное, тиковое, лимонное дерево, клен, грушу, дуб, орех, карельскую березу, венгерский ясень. В итоге каюты по отделке не уступали дворцовым помещениям.

Экипаж насчитывал 349 человек, не считая 50 человек прислуги. Яхту даже вооружили четырьмя 47-мм пушками Гочкиса.

– Сергей Эрастович! – окликнул Зволянского Заварзин. – Успеете, налюбуетесь еще! Глядишь, и приглашение порыбачить получите от его величества! Он еще не знает: от господина Фаберже нынче две специальные блесны доставили, изготовленные по личным эскизам его величества. А пока извините – вас с нетерпением ожидают.

Зволянского проводили в покои императрицы. Он был здесь впервые и с естественным любопытством осматривался вокруг. «Набитый» глаз директора полицейского Департамента сразу остановился на десятке фотографий, приколотых к стене обычными канцелярскими кнопками. В царских покоях – и казарменный стиль…

Присмотревшись к дарственным и памятным надписям на паспарту[58], Зволянский подивился: на всех фотографиях были родственники Марии Федоровны!

Мало как-то это вязалось: штопаные носки императора, фотографии родни королевских кровей без рамок, даже самых дешевых – и яхта стоимостью свыше трех миллионов рублей. И, господи прости, блесны от Фаберже – этот модный ювелир за свои изделия меньше 50 тысяч просто не брал!

– Ее величество императрица! – тихо объявил камердинер, возникший в проеме одной из дверей.

Зволянский склонился в придворном поклоне.

– Я рада видеть вас, господин директор Департамента полиции! – Столь же бесшумно, как и слуга, императрица приблизилась, протянула руку для поцелуя.

– Всегда к услугам вашего величества!

– Прежде всего я хотела признаться вам в нарушении Высочайшего регламента – ведь телеграфную депешу от имени государя распорядилась отправить я сама! – твердым голосом продолжила императрица. – Но когда вы узнаете причину моего самовольства, то, надеюсь, поймете мои чувства!

– Не извольте беспокоиться, ваше величество, – пробормотал Зволянский.

– Более того, я хочу просить вас… Я умоляю вас обмануть этого… этого святого человека, не терпящего лжи даже в малости! Даже от самых близких ему людей. Я имею в виду моего супруга: не говорите ему ничего об этой депеше! Скажите, Сергей Эрастович, можете ли вы найти достаточно серьезные основания для вашей аудиенции у его величества, способные оправдать ваш «самовольный» приезд в Ливадию? Скажите, можете ли?

– О-о, тут надо подумать, ваше величество! У меня нет опыта обмана государей – к счастью или к сожалению. А государь весьма прозорлив и чувствителен на ложь – разве вы не знаете об этом, ваше величество?

– Вы просто убиваете меня, милостивый государь…

– Это вы, простите за дерзость, хотите меня уничтожить, ваше величество! Если вас просто пожурят, то меня выгонят в отставку!

К удивлению Зволянского (впрочем, он плохо знал женщин королевских кровей), императрица не стала взывать к его жалости, умолять. Она дернула плечом и направилась к своему бюро. Усевшись, достала из верхнего ящика толстый пакет и положила его перед собой. И заговорила, не поворачиваясь к Зволянскому:

– Неделю назад я получила вот это. Я испугалась – знаете ли, императрицы тоже женщины! Я не знала, что мне делать. Первым побуждением было – передать государю, моему супругу. В конце концов, здесь речь именно о нем! Но он бы ничего не стал предпринимать – и вы знаете почему! Впрочем, вы еще не ознакомились с этими бумагами. Возьмите и ознакомьтесь. Можете присесть на ту козетку…

Зволянский отошел к указанной козетке, вытащил из пакета толстую пачку бумаг. Едва он начал их просматривать, как увидел, что это копия «талмудических» обвинений Бердяева. Значит, негодяй направил их сразу в два адреса!

Тем временем императрица подошла к окну, за которым шумело море и слегка дымила трубами яхта «Полярная звезда».

Зволянский сложил бумаги в пакет, подошел к императрице.

– Мне уже знаком этот пасквиль, ваше величество. Оригинал мне передал в Москве, пока я ехал сюда, бывший начальник Московского охранного отделения Бердяев. Как всякий охранитель русского трона, я немедленно обязан был принять меры. И вот я здесь, ваше величество! Я доложу об этом деле начальнику личной охраны господину Заварзину и попрошу его испросить для меня аудиенцию у его величества, вашего супруга! Очень надеюсь, что мне не откажут – я не часто обращаюсь к государю с подобными просьбами!

Императрица резко повернулась к директору:

– Вы скажете, что ваш приезд продиктован вашей собственной инициативой? И сохраните нашу тайну?

– Вне всякого сомнения, ваше величество!

– Если государь примет вас – а я полагаю, что он непременно примет человека, проделавшего столь длинный путь, – это произойдет вскоре после его возвращения с рыбалки. Тогда я от своего имени приглашаю вас разделить с нами ужин!

– Вы очень добры, ваше величество! – кланяясь, Зволянский начал неспешное отступление к дверям, зная, что его непременно остановят.

Так оно и произошло.

– Сергей Эрастович! Вы профессионал и опытный человек. Скажите, может быть в этих бумагах хоть толика правды?

– По совести, не думаю! Бердяев растратил казенные деньги и своим сообщением о «мировом еврейском заговоре» просто отвлекает всеобщее внимание! Честь имею, ваше величество!

Покинув Малый дворец, в котором обитала августейшая семья, Зволянский без труда нашел Заварзина, поджидавшего гостя из Петербурга в круглой беседке неподалеку. На коленях у Заварзина покоился мощный морской бинокль, через который он периодически поглядывал на царскую яхту.

– Судя по выражению вашего лица, ее величество сумела склонить вас на свою сторону, ваше превосходительство! – с серьезным видом приветствовал Заварзин директора. Лишь легкие морщинки у глаз выдавали его улыбку.

Зволянский присел рядом на скамейку, достал кожаный портсигар, закурил свою традиционную сигару.

– Не устоял, Павел Павлович, – поддерживая тон полушутливой беседы, согласился он. – Остается найти общий язык с другим «заговорщиком». То бишь с вами! С вами-то, небось, потруднее будет! И бердяевское послание, я полагаю, читали, и донесение старшего телеграфиста…

– А чего со мной общий язык находить? – пожал плечами Заварзин. – Ваша правда, пакет от Бердяева был лично ее величеству адресован. И старший телеграфист ко мне с ее депешей советоваться прибегал… Я, собственно, и санкцию дал на нарушение регламента.