— Братцы… — у Киренкина сел голос. — Мы… мы… — он задохнулся, не найдя слов, — да… — только махнул рукой.

— Ладно, мужик, чего ты?! — обнял его Олег Вепрев. — Ещё детей твоих крестить будем. Пошли домой!

— А где наш дом? — со слезами в голосе спросил Киренкин, вытирая щёки.

— У Севостьянихина, — со странным значением в голосе сказал Герман Орлов.

Игорь посмотрел на него с удивлением: любит Орлов навести тень на плетень. Какой же там дом? И вдруг понял, что действительно дом, что нет ничего роднее гостиницы «Интурист», потому что они к ней привыкли, потому прикипели, как к пятачку российской земли.

— А-а-а… — только и сказал Киренкин, потому что, как понял Игорь, думал, что речь шла о разблокировании «стены».

— Ничего, ничего, — добавил Игорь, — там лучше, чем здесь.

Чтобы сгладить ситуацию, он протянул Киренкину свой заветный «чай», который готовила Божена. Казалось, он ещё пах её руками. Влил в себя Киренкин не меньше полбутылки и только тогда очухался:

— Вода есть? — спросил он абсолютно командирским тоном, и когда ему дали две фляжки, обернулся и передал сержанту: — Отнеси в подвал.

— Много вас? — спросил Герман Орлов.

— Сорок два человека, половина раненых. Трое тяжело. Мы бы до вас дошли, да, видишь, споткнулись. — Он мотнул головой туда, в сторону подковообразной площади, по другую сторону которой прятались боевики.

И стало ясно даже без подробностей, что отряд Киренкина использовал железную дорогу, которая и привела их в Пятигорск.

— На дизеле ушли. В Ессентуках нас сбили. Слишком много раненых, — сказал Киренкин, понимая, что подробно рассказывать нет времени.

Одно понял Игорь, запутали они моджахедов, обвели вокруг пальца, поэтому и остались живы. Ждали их где угодно, но только не в Пятигорске, в самом пекле.

— А рация? — спросил Игорь просто для того, чтобы прояснить ситуацию.

— Какая рация! — махнул Киренкин.

И стало ясно, что хлебнули они с избытком, что ничего подобного никому не пожелаешь, потому что это всё, что осталось от двух батальонов.

— Собираемся и уходим! — сказал Игорь.

Словно в подтверждение его слов, на площади раздалась пулемётная очередь, и все бросились к окнам. Игорь заметил, что двое бойцов, которые были с Киренкиным, вмиг куда-то пропали, а через мгновение гостиница ощерилась огнём. Били из двух точек: из высокого здания на краю улицы Октябрьской, где над крышами темнел купол Михайловской церкви, и со стороны «зелёнки», с другой стороны площади. «Зелёнка» была неопасна, «зелёнка» была далеко, а Октябрьская — рядом, через квартал. Одно то, что стреляли синхронно, говорило о том, что боевики очухались и предприняли ответные действия. Было бы странно, если бы этого не произошло, подумал Игорь, прячась за колонну. Но стреляли недолго, словно бы для проверки бдительности, и самих боевиков видно не было.

Бойцы Киренкина недаром растворились, как привидения: за первый этаж держались, как за зеницу ока, потому что если бы духи прорвались, то получилось бы, как в Сталинграде — слоёный пирог со всеми вытекающими из этого последствиями, как то: отравляющими газами, или боевики просто подорвали бы несущие стены. Поэтому хотя первый этаж и был разнесён вдребезги, и бойцов не было видно, это ещё не значило, что их нет, просто они научились воевать на собственной шкуре.

— Мамырин! — крикнул Киренкин.

И тотчас, словно из-под земли, явился высокий, сутулый прапорщик с преданными, как у эрделя, глазами.

— Григорий Борисович, так разве успеем?! — развёл он руками, протестуя против того, что его оторвали от любимого пулемёта.

Он тоже выглядел смертельно усталым и, похоже, держался исключительно на силе воли.

— У нас тридцать минут! Всех раненых — за общежитие. Старший прапорщик покажет!

— Давай! — скомандовал Герман Орлов. — Давай живее! — и оглянулся на Игоря, словно спрашивая: «Разве это главное для меня? Я в другом деле пригожусь!»

Но Игорь сделал вид, что не понял Германа Орлова:

— Выполняй приказ, прапорщик! Сейчас главное вынести раненых.

— Ладно, — вовсе не по-уставному ответил Герман Орлов. — Я же говорил, что мы, как в Брестской крепости. Но я тотчас вернусь! — заявил он в своей обычной нагловатой манере.

Игорь пожал плечами, давая понять, что этот вопрос чисто риторический: вернёшься — хорошо, не вернёшься — тоже неплохо, главное — руки развязать. — Ну а теперь самое время сообщить Севостьянихину обстановку, — сказал он Олегу Вепреву.

Судя по аппаратуре духов, его опасения подтвердились — слушали их духи и мотали на ус, только в этот раз ничего не поняли — слишком неожиданно они свалились им на голову. Так что получилось, что Игорь прав оказался. Но кому сейчас что докажешь? Да и надо ли доказывать? Обошлось, ну и слава богу. Игорь только лишний раз убедился, что интуиция его не подвела и что русский авось сработал.

Боль сделалась почти невыносимой, и он полез за промедолом. Были у него в запасе ещё пара шприцов.

* * *

Боевики не дали себя одурачить: начали атаку задолго ещё до того, как вынесли последнего раненого. Обнаружили, видать, передвижение и стали планомерно затягивать петлю, но до железнодорожной насыпи в спешке не добрались. Предусмотрительный Олег Вепрев посадил на ней Виктора Максимова с тем, чтобы он не дал боевикам хотя бы в течение пятнадцати минут зайти в тыл.

— Если они оседлают дорогу, то нам кранты, — сказал он для острастки.

Кирилла Жукова сунул в башню, хотя сектор был слеповат, однако давал возможность вести фланирующий огонь, если боевики пойдут вдоль опять же всё той же насыпи, потому что насыпь была самым слабым местом. А ещё одного пулемётчика — Лёву Аргаткина — поставил в здании железнодорожного вокзала. Если бы Игорь увидел это, он бы решил, что Олег Вепрев сводит с Лёвой счёты, настолько позиция, с одной стороны, была неудачной, практически слепой, а с другой — необходимой, потому что правый фланг всё равно надо было защищать, и в этом смысле она, разумеется, была и проигрышной, и промежуточной одновременно. К чести Олега Вепрева, он самолично разместил ещё две позиции за спиной Лёвы Аргаткина, дав ему возможность перебежать на них, но чисто теоретически, потому что стоило боевикам прорваться в центре, как Лёва Аргаткин оказался бы отрезанным от своих, и тогда ему один путь — в центр города, если, конечно, он правильно, а самое главное, своевременно оценит ситуацию. Но это была эфемерная надежда, потому что надо было дождаться, когда всех раненых опустят в туннель. Теперь всё зависело только от Германа Орлова, насколько быстро он сработает.

— Жди сигнала, — приказал Олег Вепрев. — Жди!

И Лёва Аргаткин согласно кивнул, потому что верил в свою судьбу и знал, что умрёт не сегодня и даже не завтра. Было у него такое святое чувство: перед смертью повидать любимый север и ещё хотя бы раз сходить на Рыбачий, где ловились огромные камчатские крабы и пикша. Пикшу он коптил прямо на берегу и подбрасывал в костёр для аромата смолистые веточки можжевельника, а крабов варил в ведре и угощал своего любимого эрделя.