А в амфитеатре царила изысканная роскошь. И немудрено, ведь в подземелье собрался цвет тёмного Отражения: колдуны и чиновники, менялы и ростовщики, оборотни и убийцы, владельцы компаний и массмедиа, вальяжные продюсеры и знаменитые режиссёры, примчавшиеся посмотреть на достижения Татум и поучиться. Другими словами – все высшие грешники Москвы. Дамы в вечерних платьях, кавалеры в смокингах, рабы в набедренных повязках – отобраны особо, по стати и сложению, на любой вкус и любое пристрастие. Рабы вызывали интерес, некоторые гости внимательно приглядывались к ним, подбирая развлечение на ночь, но пока сдерживались: актёры спектакля станут первыми номерами сегодняшнего драфта. А вот те, кому не повезёт со звёздами Театра Отражений, будут утешаться в объятиях рабов.

– Превосходный приём, – раскатистым басом произнёс Иннокентий, целуя Татум руку. – Я был на сорока трёх ваших спектаклях и хочу отметить, что самые роскошные проходят именно в Москве. Здесь на вас не жалеют золота.

Огромный Кросс явился в положенном смокинге, на пошив которого ушло не менее двух складов мануфактуры, в белоснежной сорочке и лаковых туфлях. Он выглядел импозантно и держался с достоинством чистокровного грешника. На его фоне хрупкая Зур, сменившая обычную мантию с капюшоном на шёлковую, казалась особенно маленькой. И крепко из-за этого переживала. Откровенно говоря, Татум завидовала Авадонне, которого абсолютно не стеснял смешной рост. Авадонна, кстати, уже прибыл и оккупировал стойку бара, окружённый толпой девиц, прихлебателей и просто знакомых – оттуда часто долетали взрывы хохота.

Татум с удовольствием присоединилась бы к компании карлика, но положение хозяйки накладывало обязательства, и Зур скользила меж гостей, стараясь уделить внимание большинству, если не каждому. До сих пор привычное занятие не вызывало у неё ничего, кроме лёгкой и тщательно скрываемой усталости, но появление Кросса – хоть и ожидаемое, – отчего-то показалось плохим знаком.

– Не думала, что ты явишься, – прошипела Татум из-под капюшона.

– Находясь на Земле, я не пропустил ни одной постановки Театра Отражений, – предельно вежливо ответил Иннокентий. – Тебе должно быть лестно.

– Кто ты такой, чтобы мне стало лестно?

– Представитель высокоразвитой цивилизации, сумевший преодолеть грандиозные космические пространства.

– Ради моего искусства?

– По твоим спектаклям я изучаю тёмную фауну, – хмыкнул Иннокентий. – К тому же сегодняшнее представление носит интригующее название.

– Я давно хотела отразить своё видение «Проклятой Звезды», – неожиданно ответила Татум. – Я восхищаюсь ею.

– Древние мертвы, – напомнил Кросс. – Прогибаться больше не перед кем.

– Я говорю искренне, – не обидевшись, сказала Зур. – Я всё делаю искренне. И моя постановка – это не реквием по Элизабет и Шабу, а горячее желание отразить их мир в искусстве. Отразить изначальную Тьму так, как она этого заслуживает.

Когда разговор заходил о театре, драматургии, актёрах и образах, Татум преображалась, начинала говорить жарко, с чувством, а главное – с кем угодно. Даже с неприятным толстяком.

– Уверен, твоё отражение Проклятой Звезды потрясёт воображение.

– И не только его… – Зур повернула голову, оглядев зал из-под капюшона. – Все они пропитаны невидимым, но сильным светом Проклятой Звезды. Все они вдыхают Ша и тратят её по своему усмотрению. Все они – грешники, даже если не Первородные, но быть грешником и нести Грех миру – не одно и то же. Власть Зла должна быть всеобъемлющей, и я рада, что баалы это понимают. Солдаты Тьмы рвут плоть непокорных, я – рву их души, и только вместе мы создадим идеальный мир. – Она вдруг осеклась, сообразив, что откровенничает даже не перед грешником, и сухо закончила: – Но тебе этого не понять, насекомое.

– И ещё я совершенно не понимаю, за что ты так искренне меня не любишь, – легко продолжил Иннокентий. – Неужели из чувства неполноценности, которое земная фауна испытывает к моему высокоразвитому роду?

– Заткнись!

– Я ведь не сделал вам ничего дурного, Татум баал, – вздохнул Кросс, и никто на свете не смог бы догадаться, что он лжёт, – ведь истинное лицо аммердау пряталось под маской.

– Ты… – Зур замялась.

Она не хотела говорить правду – о своих предчувствиях, но и молчать было глупо. Быстро найти выход не получилось, и лишь появление самого важного гостя помогло Татум выкрутиться из неприятной ситуации.

– Баал Гаап! – возвестил администратор.

Двери распахнулись, все, без исключения, обернулись и бурно поприветствовали единоличного владыку Москвы.

* * *

– Вот уж не думал, что в этой подземной… – На этом слове Кирилл осёкся, из вежливости не желая использовать слово, готовое слететь с языка.

– Говори, как собирался, – рассмеялся Ермолай. – Никого не стесняйся, особенно меня.

Однако определение Амон изменил.

– Вот уж не думал, что в этой подземной помойке возможна такая роскошь, – он огляделся. – Невероятно.

И для изумления была веская причина – золото.

Холл перед амфитеатром был украшен им от пола до потолка: столовые приборы, подсвечники, бокалы, кубки, тарелки – всё покрыто золотом или выполнено из него, и даже мраморные вазоны с чёрными розами и тюльпанами отделаны отнюдь не привычной бронзой. И это не считая побрякушек, что нацепили гости.

Приём блестел.

– А где ещё они могут показать себя во всей красе, никого не стесняясь и не опасаясь? – развёл руками Покрышкин.

– Ну, не здесь же, не в подвале, – это обстоятельство больше всего смущало Кирилла. – Могли бы арендовать зал, театр…

– Арендуют, – кивнул Машина. – И не только арендуют: им принадлежат и залы, и театры… Но ни одно помещение не способно органично слиться с тёмными спектаклями Зур. Грешники даже морг снимали для постановок Зур, но нужного эффекта не добились: нигде не получалось подлинного сочетания мерзостей Тьмы и могильного холода – только здесь. – Он обвёл взглядом стены. – Здесь тёмные жили, когда Отражение считалось проклятым и подвергалось преследованиям, когда их жгли на кострах и гнали из домов. Здесь они таились. Отсюда гадили. Отсюда поползли в новое наступление на День. Из камней и земли, что густо перемешана с костями, из мрачной тьмы, в которой пылает жар золота – их металла. Здесь их тёмный дом, а Театр Отражений – их тёмное искусство. Татум не любит большие площадки, вроде Большого – вакханалии на знаменитых сценах устраивают её ученики и подражатели. А сама Татум предпочитает катакомбы Парижа, часовню Кенсал-Грин в Лондоне, небоскрёб Метрополитен в Детройте… Татум выступает только там, где мир отражён мраком и запустением, где Зло делается столь густым, что из него можно сложить новый мир.

– Ты много о ней знаешь, – медленно произнёс Кирилл, провожая взглядом Зур и Гаапа – владелица Театра Отражений лично вела баала в ложу.

– Меня учили собирать и анализировать информацию, – хмыкнул в ответ Машина.