– Чем отличается воин от спортсмена? – пресёк ончей-то ропот о том, что на сытое брюхо падать и кувыркаться вроде бы неполезно. – Спортсмену требуются условия, диета, пик формы, а воин долженбыть готов всегда!

Тем не менее всё однажды кончается. Ближе к вечеру ИванСтепанович объявил, что курсанты показались ему не вполне безнадёжными,пообещал за неделю сделать из них людей – и отпустил с территории учебногоцентра.

На улице было темно, хоть глаз выколи. Окунувшись в снежнуюкруговерть непогоды, Эдик поднял воротник куртки и, еле попав ключом в прорезьзамка, принялся заводить выстуженную «Волжанку». Наконец двигатель пересталглохнуть без подсоса, в салоне потеплело, и, положившись на русское «авось»,генеральский сын покатил по пустынным, давно не чищенным улицам к дому.

На пересечении Литейного с Невским, прямо напротив тогоместа, где, казалось, ещё совсем недавно горели огни ресторана «Москва», стояликольцом ярко-оранжевые автобусы. Припарковавшись неподалёку, Эдик показал удостоверениесержанту в красном шлеме, надетом поверх ушанки.

– Осторожно, там опасно!

Стоявший в оцеплении старшина приподнял натянутую верёвку,пропуская Эдика внутрь периметра. Как бы в подтверждение его слов, послышалсязвон металла, хриплые крики, а потом – резкий свист рассекаемого воздуха.

Стараясь держаться поближе к тротуару, Эдик выдвинулсявперёд и, осторожно глянув из-за широкого плеча изготовившегося к стрельбе«красноголового», неожиданно ощутил, как это самое плечо вдруг обмякло и всётело начало безвольно валиться на землю.

«Мама», – только и успел мысленно прошептать Эдик…

Правду молвить, следовало бы ему вспомнить не маму, женщинуизысканную и утончённую, а Ивана Степановича Скудина. И ту свирепую науку,которую полковник пытался вдолбить в высоколобые интеллигентские головы.

Ибо по залитой светом фар невской мостовой прямо на Эдикашло в атаку древнегреческое войско. Быстро выбежавшие вперёд тяжеловооруженнойпехоты пельтасты – воины, носившие легкий щит-пельту, – натянулиметательные ремни-аментумы, со свистом посылая в полёт короткие дротики. Врядах «красноголовых» сразу образовались бреши, на асфальт центральногопроспекта повалились убитые и раненые, а нападающие слитно взревели, подражаякрику слона:

– Барра!..

Наверное, воинская выучка сидела у этих ребят не в головах,а в спинном мозгу. Рассудок и личностная информация, сгоревшие во времяперемещения, никак не повлияли на боеспособность македонской фаланги. Вотраздалась поступь тяжеловооруженных гоплитов, и оцепеневший, беспомощный Эдик увиделстремительно надвигавшуюся на него стену сарисс – крепких копий с наконечникамив форме листа лавра. Задние шеренги опирали свои копья на плечи передних,мощные фигуры воинов в латах горели в лучах фар кроваво-золотым светом –несокрушимые и неотвратимые, как судьба…

Эдик стоял прямо у них на пути и не двигался с места, но вэто время по цепи «красноголовых» прошла команда:

– Внимание, светлячок!

Нет, речь шла не о боевом лазере, из которого минувшим летомдоблестно стрелял Глеб. «Красноголовые» просто более-менее синхронно опустилина шлемах забрала, и каждый щёлкнул маленьким выключателем. Тут же в самойсередине фаланги раздался негромкий хлопок, и весь перекрёсток залилопереливчатое зелёное сияние, такое яркое, что Эдик вздрогнул, очнулся, зажмурился,потом отвернул лицо и для верности закрыл его руками.

Когда наконец он смог разлепить залитые слезами веки ипосмотрел на поле боя, сражение подходило к финалу. Победа, как и следовалоожидать, осталась за высокими технологиями. «Красноголовые» отличноориентировались в слепящем тумане. Парализаторы действовали в упор, одного задругим обездвиживая воинственных эллинов. Бесчувственные тела грузили вавтобусы, которым, к слову сказать, от греческих дротиков тоже досталосьизрядно.

– Как ты там? – Эдик наклонился к лежавшему у егоног молодому сержанту «красноголовых». Дотронулся до сонной артерии и понял,что медицинская помощь была уже не нужна. Наконечник метательного копья вошёлточно в яремную впадину, не защищённую клапаном бронежилета, и причинил мгновеннуюсмерть.

Если бы на пути дротика не оказался этот сержант, он попалбы прямо в Эдика и, скорее всего, проткнул бы его насквозь…

Эдик ощутил дуновение пронёсшегося мимо маятника Судьбы ивдруг почувствовал себя так, словно был персонально виновен в гибели парня.Так, как будто эта смерть случилась из-за его, Эдика, личной нерадивости,тупости и научной импотенции. Вот Скудин и его братья по оружию, те воистинуделали всё, что было в их силах. Не в пример некоторым учёным. Они велиавтомобили и ярко-красные истребители, чтобы дать пассажирским лайнерам шансотвернуть от смертельной ловушки. Эти так называемые головорезы, вот каксейчас, шли на жертвы, пытаясь спасти несчастных безумцев, хотя вполне моглипритащить парочку огнемётов – и дело с концом… Такой бы гуманизм да Питу О’Нилус Сарой Розенблюм…

– Клянусь тебе, – сказал Эдик мёртвому сержанту.Голос неконтролируемо дрожал. – Я клянусь…

Если в южной части города свирепствовали новогодние морозы,грозившие плавно перейти в рождественские и крещенские, то на проспектеЛуначарского, наоборот, расположилось пятно поздней весны, примерносоответствовавшее месяцу маю. Было тихо и тепло, у воды отцветала черёмуха, ночеловек, медленно шедший по дорожке зелёной зоны, вдоль Муринского ручья, зябкокутался в стёганую куртку. Отравленная кровь тяжело и неохотно пульсировала вего жилах, почти утратив способность переносить кислород и тепло. Человек нешёл, а тащился – от лавочки к лавочке, подолгу отдыхая на каждой. Престарелаяоткормленная болонка, следовавшая за ним на длинном поводке, каждый раз снаслаждением плюхалась на пузо. Она тоже не прочь была отдохнуть.

Этот промежуток между лавочками выдался особенно длинным иутомительным. Человек смотрел в основном под ноги, чтобы не оступиться – потомподи встань, – и медленно поднял глаза, только когда раздалось сварливоетявканье собачонки.

…Ох. Перед ним, загораживая дорогу, тёмный и жуткий в светедалёкого фонаря, зловещей тенью маячил здоровенный мужик. Человек в стёганойкурточке мог бы дать один из немногих оставшихся зубов, что секунду назад еготам не было.

А неожиданное видение ещё и сказало негромко, но оченьвнушительно:

– Разговор есть.

Удивительно, как мы цепляемся за жизнь. Даже если каждоеутро просыпаемся с чувством разочарования: ну вот, опять не повезло, несподобил Господь отойти прямо во сне. Беззащитный больной сглотнул, началпятиться и оглянулся. Сзади маячили ещё две такие же тени.

– У меня… ничего нет, – не выговорил он, а скореепрошептал. – Жульку… не троньте…

– Нам, Владимир Иваныч, твоя Жулька безнадобности, – усмехнулся тот, что стоял перед ним. – Ты её придержитолько, чтобы под ногами не путалась, а то, неровён час, наступим… Вон лавочка,пошли сядем, поговорим.