Рин не могла явственно припомнить то состояние, в которое он призывал ее погрузиться. Огонь в венах, красный туман перед глазами. Когда все люди превращаются в цели. Когда она не нуждалась в отдыхе, ей нужна была только боль — топливо для огня.

В этом состоянии Рин находилась лишь на Испытаниях, а потом в Синегарде. Оба раза она была в отчаянии и ярости.

Но с тех пор она не могла вернуть это состояние. С тех пор ее не охватывал тот же гнев. Она была лишь сбита с толку, встревожена и истощена, как сейчас.

— Научись укрощать ярость, — сказал Алтан. — Научись погружаться в это состояние и выходить из него. Если сосредоточишься на оружии врага, то всегда будешь в обороне. Смотри не на оружие, а на цель. На того, кого хочешь убить.

Алтан был куда лучшим учителем, чем Цзян. Тот всегда выражался раздражающе туманно, рассеянно и намеренно бестолково. Цзяну нравилось танцевать вокруг ответов и заставлять Рин кружить вокруг истины, как голодный хищник, прежде чем дать ей удовлетворительную порцию объяснений.

Но Алтан не терял времени. Он сразу перешел к делу, четко отвечая на все вопросы. Он понимал ее страхи и знал, на что она способна.

Тренироваться с Алтаном — все равно что тренироваться со старшим братом. Так странно было слышать, когда кто-то говорил, что они похожи, что его суставы такие же гибкие, как и у нее, и потому она должна ставить ногу так, а не иначе. Иметь с кем-то сходство, лежащее глубоко в генах, было потрясающе.

Находясь рядом с Алтаном, она чувствовала, что они не только служат в одной дивизии или армии, но обладают общностью более глубокой и древней. Она ощущала свою принадлежность старинной династии. У нее появилось собственное место. Больше Рин не была безымянной сиротой войны, она стала спиркой.

По крайней мере, все так считали. Но, несмотря ни на что, она не могла избавиться от чувства, что чего-то не хватает. Рин не могла призвать богов с той же легкостью, как и Алтан. Не могла двигаться так же грациозно, как он. Это зависит от наследственности или тренировок?

— Ты всегда был таким? — спросила она.

— Каким? — напрягся Алтан.

— Таким… — неопределенно махнула рукой она. — Ты… ты не такой, как другие студенты. Другие военные. Ты всегда умел вызывать огонь? Всегда умел так сражаться?

По лицу Алтана ничего невозможно было прочесть.

— Меня долго тренировали в Синегарде.

— И меня тоже!

— Тебя не тренировали как спирку. Но ты тоже воин. Это у тебя в крови. Я скоро вобью в тебя твое наследие. — Алтан показал на свой трезубец. — Поднять оружие.

— Почему трезубец? — спросила она, когда Алтан наконец дал ей передохнуть. — Почему не меч?

Все остальные солдаты носили стандартные для ополчения алебарды и мечи.

— Достает далеко, — сказал он. — Противник не подойдет близко, когда ты в коконе огня.

Она ощупала зубцы. Их многократно затачивали, и они уже не были гладкими и сверкающими, а сообщали о многих битвах.

— Его сделали на Спире?

Наверняка. Трезубец был цельнометаллическим, не как никанское оружие с деревянными рукоятками. Он был тяжелым, но Алтану нужно оружие, которое не сгорит, когда он к нему прикоснется.

— Он с острова, — подтвердил Алтан, ткнул ее тупым концом и велел подобрать меч. — Хватит прохлаждаться. Вставай. Все сначала.

Рин устало опустила руки.

— А мы не можем просто проглотить маковые зерна? — спросила она, не понимая, каким образом беспощадные физические тренировки помогут вызвать Феникса.

— Нет, не можем, — сказал Алтан и снова ткнул ее. — Не ленись. Такой образ мыслей — страшная ошибка. Кто угодно может проглотить горсть зерен и попасть в Пантеон. Это легко. Но создать связь с богом, управлять его силой по собственной воле и призывать, когда нужно, — это требует дисциплины. Если ты привыкнешь ублажать разум, то слишком легко потеряешь контроль. Представь, что это дамба. Боги — источник потенциальной энергии, как текущая вниз вода. Наркотик — это ворота, он открывает путь богам. Но если ворота слишком широки или плохо сконструированы, сила проникнет в них, не встречая препятствий. Бог проигнорирует твою волю. Наступит хаос. Если ты не хочешь сжечь своих, то должна помнить, почему призываешь Феникса. Должна направлять его силу.

— Это вроде молитвы, — сказала она.

Алтан кивнул.

— Молитва и есть. Все молитвы — это простое повторение твоих просьб богам. Разница между шаманами и всеми остальными в том, что наши молитвы по-настоящему работают. Разве Цзян тебя этому не учил?

Цзян учил ее прямо противоположному. Цзян просил ее очистить разум в медитации, забыть о себе, забыть, что она отдельное от остального мироздания существо. Цзян учил ее стирать собственную волю. Алтан просил навязать свою волю богам.

— Он учил меня только тому, как добраться до богов. Но не как призвать их в наш мир.

— Тогда как ты призвала Феникса в Синегард? — удивился Алтан.

— Я не должна была, — объяснила Рин. — Цзян мне запретил. Сказал, что богов нельзя превращать в оружие. Лишь советоваться с ними. Он учил меня, как успокоиться, найти связь с космосом и исправить баланс, а иначе… иначе…

Стало очевидным, что Цзян научил ее совсем немногому. Он не готовил ее к этой войне. Лишь пытался отстранить от силы, к которой Рин имела доступ.

— Это бесполезно, — с презрением произнес Алтан. — Цзян был ученым. А я военный. Его волновала теология, а меня интересует, как уничтожать врагов.

Он разжал кулак, и на раскрытой ладони затанцевало маленькое кольцо пламени. Другой рукой он вытянул трезубец. Огонь прыгнул с конца его пальцев на плечи и пробрался до трех зубцов оружия.

Рин завораживало, как Алтан управляет пламенем, придает ему форму, словно скульптор глине, подчиняет своей воле малейшим движением пальцев. Когда Рин вызвала Феникса, огонь изливался из нее неконтролируемым потоком. Но Алтан контролировал его, как часть самого себя.

— Цзян недаром был осторожен, — сказал он. — Боги непредсказуемы. Боги опасны. Нет никого, кто понимал бы их полностью. Но мы в Ночной крепости сделали превращение богов в оружие искусством. Мы подошли ближе к пониманию богов, чем когда-либо подходили монахи. Мы развили способности переписывать ткань нашего мира. Если мы не будем использовать свои способности, то какой в этом смысл?

Через две недели тяжелого перехода, четырех дней плавания и еще трех дней похода они достигли ворот Хурдалейна вскоре после наступления темноты. Выйдя из леса на главную дорогу, Рин впервые увидела океан.

Она остановилась.

Синегард и Тикани не имели выхода к морю. Рин видела реки и озера, но никогда не видела такого огромного водного пространства. Она с открытым ртом глазела на синий простор, протянувшийся дальше горизонта, дальше, чем она могла вообразить.