сильным, что я задохнулась. Холодные пальцы схватили меня за волосы и дернули голову назад.

Тогда я закричала что было сил. Я смотрела в потолок, а невидимая рука оттягивала мою голову все сильнее и сильнее. Кто-то дыхнул холодом мне в лицо, так что меня передернуло от отвращения.

«Смотри», – сказал голос.

Не отпуская моих волос, руки потащили меня по коридору. Дверь справа распахнулась. Это была дверь в детскую спальню Бет. Закричав, я попыталась вырваться, но тщетно. Меня подтащили к двери и втолкнули внутрь.

И, едва переступив порог, я оказалась вне дома Гриров.

Было очень холодно. Я стояла на обочине дороги, меня окружала тьма. Под ногами хрустел гравий, ветер вдавливал воротник куртки в шею. Я видела дорогу, деревья, а вдалеке между деревьями – темную поверхность озера.

Это был берег озера Клэр. В нескольких шагах от меня стояла машина – синий «пинто». В открытый капот заглядывает женщина: светлые волосы закрывают лицо, руки спрятаны в карманы шерстяного пальто.

Теперь я поняла. Это был вечер 15 октября 1977 года, и Лили Ноулз собиралась кого-то убить.

– Нет, – сказала я, но меня никто не услышал.

Меня здесь не было – я была в старой спальне Бет. Но почему я чувствовала запах озера, почему точно знала, что произойдет?

Рокот мотора, свет фар, хруст гравия. И мужской голос: «Помощь нужна?»

– Нет, – снова сказала я, но, несмотря на облачко пара, вылетевшее у меня изо рта, меня снова никто не услышал.

Лили подняла голову, и при виде мужчины ее лицо расплылось в улыбке. Это была девочка с той рождественской фотографии, только выросшая и превратившаяся во взрослую женщину с точеным лицом и округлыми формами, угадывавшимися под пальто. Мягкие белокурые волосы блестят, улыбка почти кокетливая. Она была неотразима.

Рэнсом Уэллс говорил, что Лили вызывала у него желание куда-нибудь спрятаться, и теперь я его поняла. Глаза Лили ничего не выражали – совсем ничего.

– Да, – сказала Лили. – Помощь мне не помешает.

Мой крик по-прежнему никто не слышал. Я бросилась вперед, пытаясь помешать тому, что должно произойти, но мои ладони уперлись в стекло. Я принялась молотить по нему кулаками, пинать колесо. Томас Армстронг вышел из машины и захлопнул дверцу.

– Давайте помогу, – сказал он, улыбаясь Лили.

Я кричала и стучала в стекло.

Лили повернулась к нему, не вынимая рук из карманов пальто. Потом сделала один шаг по гравию обочины. Я слышала все – стук закрывающейся дверцы, хруст гравия у них под ногами, далекий рокот мотора на двухполосном шоссе в нескольких сотнях футов. Я видела, как влажный ветер приподнял волосы Лили, видела густую тушь на ее ресницах и светло-голубые тени на веках. Губы ее блестели от розовой помады, на щеках играл румянец. Но глаза над растянутым в улыбке ртом оставались темными и холодными. Она сделала еще шаг навстречу приближающемуся Армстронгу и вытащила из кармана обтянутую перчаткой руку.

Теперь по моему лицу текли слезы. Я снова и снова била кулаками в стекло, кричала: «Нет», понимая, что все бесполезно. Это было 15 октября 1977 года, и все, что должно было произойти, произойдет. Уже произошло.

Я все еще кричала, когда раздались два выстрела. Я все еще кричала, когда Лили переступила через тело и положила на него записку. Я все еще кричала, когда она захлопнула капот машины, села за руль и уехала.

Обессиленная, я прислонилась к стеклу. В горле саднило. Я плакала, хотя не могла объяснить почему. Томас Армстронг мертв уже сорок лет, а это было что-то вроде фильма ужасов, который демонстрировала Лили, чтобы помучить меня. Нужно отсюда выбираться. Я не хочу оставаться в этом месте, в этом времени.

Я попятилась – и снова оказалась в старой спальне Бет; мои ладони были прижаты к окну, выходящему во двор. Они были холодными и липкими, лицо – мокрым. Поморгав, чтобы избавиться от жжения в глазах, я убрала ладони от стекла.

– Зачем? – крикнула я в тишину дома. – Зачем ты мне это показала? Я уже знаю, чем все кончилось.

За моей спиной послышались шаги; кто-то быстро шел из хозяйской спальни, почти бежал. В дверном проеме промелькнул силуэт, и я успела увидеть белокурые волосы, как у Лили. Только это была не Лили.

– Мариана? – окликнула я и бросилась вслед за ней вниз по лестнице.

Мне было плевать, что ее уже не один десяток лет нет в живых, что я гоняюсь за призраком. Я заметила ее в холле на первом этаже, где стоял жуткий холод. Задыхаясь, я шагнула с последней ступени лестницы.

Мариана Грир – вне всякого сомнения, это была она, я узнала ее по свадебной фотографии – стояла у входной двери. В халате, накинутом на шелковую ночную рубашку, босая. Подхваченные косынкой, какие носили в те годы, чтобы сохранить прическу, белокурые волосы падали на спину. В то мгновение Мариана, погибшая в 1975-м, казалась мне такой же реальной, как я сама. Я видела слезы, текущие по ее щекам, когда она возилась с дверным замком.

– Прости меня. – Голос ее звучал испуганно, почти страдальчески. – Куда ты, малышка? Пожалуйста, не уходи. Прости меня.

Что произошло? Ссора? Лили ушла? Почему никто не пытается остановить Мариану, собирающуюся выйти из дома – в ночной рубашке и в таком состоянии?

– Стойте! – крикнула я, но она уже справилась с замком и поворачивала ручку.

Я бросилась к ней, собираясь удержать дверь, но все мои усилия были тщетными. Мариана Грир открыла дверь, выскочила из дома и побежала к машине, намереваясь найти дочь. Навстречу автомобильной аварии, которая унесет ее жизнь.

Я выбежала вслед за ней, но Мариана уже исчезла. В лицо мне ударил холодный влажный ветер. Небо было бледно-серым, словно полинявшим, а облака – иссиня-черными. Который теперь час? И какой сегодня день? Как долго я пробыла в доме?

Да, нужно отсюда убираться.

Судорожно вдохнув, я шагнула на крыльцо и посмотрела вниз. На досках виднелись мокрые следы, отпечатки резиновых подошв. Мариана была в кедах или босиком? Кто стоял на крыльце в мокрой обуви? Следы вели к траве, примятой там, где кто-то прошел. Капли дождя падали на тропинку, ведущую к деревьям и огибавшую дом.

Все было слишком странно и продолжалось слишком долго, так что теперь уже ничего не имело значения. Я спустилась с крыльца и пошла по следу.

Скоро мокрые черные деревья расступились, и передо мной открылся вид, как из окон гостиной, – трава, обрыв, серое небо. Он рождал то же ощущение, что и всегда: ужасное и влекущее. Хотелось приблизиться к