– О боже, – произнес Дилл, смеясь. – Последний раз я катался на велосипеде в детстве. Не уверен, что помню, как это делается.

– Это примерно как кататься на велосипеде, – сказала Лидия.

– Будьте осторожны! – крикнул доктор Бланкеншип им вслед, когда Лидия примостилась на раме и они, виляя, покатили прочь.

* * *

По дороге Дилл поглядывал на Лидию. Она с блаженным видом смотрела по сторонам. Потом повернулась к нему и, протянув руку, убрала с его глаз выбившуюся прядь волос. Я так рад, что я сейчас здесь, а не на дне реки Стиркиллер. Откуда-то донесся звук работающей газонокосилки. Терпкий запах скошенной травы, смешиваясь с благоуханием лилий, издавал почти медовый аромат. Воздух в эти первые майские дни радовал теплом.

– Будешь хоть немного скучать? – спросил Дилл, когда они повернули на Главную улицу и проехали мимо магазина Riverbank, помахав мистеру Берсону.

– По чему именно? По тебе? Или, – она широким жестом обвела город, – по всему этому?

Дилл повторил ее жест, когда они приблизились к кофейне Good News, городской площади с бельведером и заброшенному театру Форрествилла, построенному в эпоху 1920-х.

– По всему этому. Разумеется, по мне ты будешь скучать.

– Ты себе не льстишь? – произнесла она задумчиво, а потом тихо добавила: – Да, буду скучать. Теперь, когда я вижу свет в конце туннеля, этот город уже не кажется мне настолько плохим. В Good News делали почти приличный латте «от Луки». А в Нью-Йорке много книжных, но нет магазина Riverbank. А ты?

– Ага, чуть-чуть. Я буду скучать по нашим поездам и Колонне. – Он умолк на мгновение, крутя педали. – Я думал, что проживу всю жизнь и умру в этом городе. Не знаю, как я мог так существовать.

Лидия устроилась на раме поудобнее.

– Мы будем студентами, Дилл.

– Да, мы уже студенты.

– Занятия и все такое.

– У нас будет много занятий. – Прежде при мысли об учебе Дилл никогда не испытывал радости. Но то касалось учебы в школе Форрествилла.

– Мы сможем говорить о них. Или будем говорить о том, что интереснее, а это, вероятно, абсолютно все.

Они рассмеялись.

Лидия прильнула к Диллу, уютно расположившись у его груди. Он наклонился и поцеловал ее в шею, чуть пониже уха.

– Мы сделали это, Дилл.

– Да, – тихо отозвался он, – мы это сделали.

Если бы мы еще и двигались в одном направлении и оказались в одном месте.

И вот эта их парность снова навела его на мысли о Трэвисе. Он лежит один в земле, в темноте, а мы с Лидией живем, движемся вперед, смеемся. Умерить его вину могло лишь осознание, что если Трэвис смотрел на них откуда-то свысока, то он за них точно радовался. Трэвис хотел, чтобы все было именно так.

Они проехали еще немного, пока Дилл снова не заговорил.

– Вот эту часть плана сложно было бы выполнить с Трэвисом.

– Даже если бы он крутил педали, ты сидел на раме, а я – у тебя на коленях, нам бы некуда было положить дубинку.

– Мы бы сломали велик. Думаю, Трэвис весил больше, чем мы оба вместе взятые.

Лидия устремила взгляд вдаль.

– Я сейчас снова заплачу, и у меня размажется тушь.

Она повернулась к Диллу.

– Постой-ка.

Они подкатили к школе как раз тогда, когда от нее, высадив пассажиров, отъезжал лимузин. Среди тех, кто стоял перед Диллом и Лидией в очереди на вход в спортивный зал, были Жасмин Карнс и Хантер Генри. Жасмин повернулась, заметила их и устремила на Лидию сердитый взгляд. «Вы двое просто издеваетесь над чувствами других в этот самый важный вечер в моей жизни» – говорило ее сильно накрашенное лицо. Она наклонилась к Хантеру и что-то ему прошептала. Он обернулся, осмотрел их с головы до ног и засмеялся, но скорее для их ушей, нежели потому, что ему было действительно весело.

– Хантер смеется, потому что Жасмин указала ему на неизбежную тщетность человеческого существования и иллюзорность осознанного бытия, и как-то отыграть эти идеи на уровне эмоций он мог лишь одним способом – посредством совершенно неуместной реакции: смеха, – прошептала Лидия.

Они вошли в темный зал. Диджей включил какой-то попсовый хит четырехмесячной давности. Они слышали презрительное перешептывание и ощущали устремленные на них взгляды.

– Как же классно, что пройдет каких-то несколько недель – и мы больше никогда не увидим всех этих людей, – сказала Лидия.

– Ты не увидишь. Некоторые из них, возможно, поступили в Мидл Теннесси.

– Но им уже не удастся достичь той же критической массы гнусности, даже в Мидл Теннесси.

– Верно. Это потрясающее чувство. А еще классно больше не переживать о том, что обо мне думают все эти люди.

Как по команде к ним подошли Тайсон Рид и Мэдисон Лукас.

– О, Лидия, дорогая, – сказала Мэдисон с притворной обеспокоенностью, – кажется, на все твое тело не хватило автозагара.

Лидия беззаботно рассмеялась.

– Правда? Все, это последний раз, когда я заказала услугу под названием «активность головного мозга Мэдисон Лукас на МРТ».

– Ты, как всегда, остроумна, – ухмыльнулась Мэдисон.

– А ты, как всегда, – нет, – парировала Лидия.

Дилл встал между Мэдисон и Лидией.

– Послушайте, Мэдисон, Тайсон. Вы что, не понимаете? Вы больше не можете нас задеть. Вы ничего не можете нам сделать. Вы ничего не можете у нас отнять. Вы просто ничто.

У Мэдисон было такое выражение лица, словно она пукнула во время церковной службы. Тайсон подошел к Диллу вплотную.

– Тебе повезло, что сейчас выпускной, Дилдо. Иначе я бы тебе надрал задницу. Мне плевать, что твой друг умер и все вокруг вам сочувствуют.

Дилл даже не моргнул. Он улыбнулся.

– Думаешь, ты можешь сделать мне больно после всего, что я пережил? Валяй. Ударь меня своим маленьким кулачком.

Он продолжал смотреть на Тайсона сверху вниз. Наконец тот пробурчал еще раз, как Диллу повезло, что сейчас выпускной, схватил Мэдисон за руку и утопал прочь.

– Сочувствую, что ни один вуз не хочет взять тебя в свою футбольную команду, – крикнула Лидия ему вслед.

Повернувшись к Диллу, она поднесла тыльную сторону ладони ко лбу и притворилась, будто вот-вот упадет в обморок.

– Мой рыцарь в сияющих доспехах!

– Было бы ущербно получить фингал на выпускном вечере?

– Бесспорно.

Диджей поставил медленную песню. Лидия взяла Дилла за руку.

– Пойдемте, сэр Галахад. Быть единственными, кто танцует на выпускном, – зрелище тоже весьма ущербное.