Так. Я остановилась и бросила самокопание.

Навстречу мне плелись две бабки в черных платках. Понятия неимею, куда пропал Герт, но искать его не собираюсь. На меня всегда угнетающедействовали черные ямины, в которые мужики опускали гроб, люди, стоящие вокруг,надгробные речи. Больше всего давят на психику заплаканные и бледные лицародных. Остальные потом расходятся, а эти остаются со своим горем. Лучше ужприйти потом, когда время потихоньку залечит боль утраты.

Да, сначала это боль, тоска, а потом остаются воспоминания.

И чаще всего светлые. Как будто смотришь на старыефотографии.

И сейчас мне не хотелось идти за Гертом. Я видела этогоАлексея всего один раз в жизни, и разговор наш был не слишком приятным. Зачемсейчас об этом вспоминать? Об этом и в таком месте, в такой день. Лучше пойдупотихоньку, зайду к своей бабушке. Вот человек, о котором я всегда думаю скакой-то светлой грустью. Замечательный она была человек.

Самое странное, что моя мама, ее дочь, совсем на нее непохожа. С детства помню бабушку маленькой, худощавой, морщинистой, а моя маман— вся подтянутая, в строгих платьях и с высокой прической. Совершенно ничегообщего. Но мама бабушку, такую простую и добрую, все же побаивалась. Бывало,начнет бабуля о том, о другом ее спрашивать и смотрит сердито, а мамулятеряется, смотрит, как провинившаяся школьница. Как нас с Мишкой это забавляло!Понятно, что при таких разговорах мы присутствовать не могли, но Мишка всегдапробирался к дверям гостиной, приоткрывал дверь и звал меня с собой. Однажды емуза такое художество и влетело по первое число, сначала от мамы, а затем и отбабушки. Меня, правда, карающая десница миновала, потому что я лежала в тотдень с больным горлом в постели.

Мишка еще с неделю почесывался и на мои насмешки отвечал:«Подумаешь». Но бабушку он тоже любил и, пока она была жива, слал ей всякиегостинцы из Америки, звал к себе посмотреть на правнуков, приезжал на еепохороны. Да, бабушка у нас была мировая, что и говорить!

Но если я хочу навестить ее могилку, значит, мне сейчас нужносвернуть, чтобы пройти той аллеей с высокими рябинами, а там останется совсемнемного. Не скажу, что мне так часто приходится здесь бывать, но маман у менянепреклонная. Хочешь не хочешь, а два раза в год, причем в любую погоду, мысюда наведываемся. В день рождения бабули и в день ее смерти.

Сейчас многие ходят к умершим на Пасху, но мамочка непридерживается этого модного поветрия. Приходит за неделю, все убирает, а потомпоявляется на Родительскую.

В такие дни она меня с собой не зовет, да, честно сказать, яи сама не рвусь. Мать прекрасно справляется и без моей помощи. А вон, кажется,и бабушкина могилка. Я уселась на скамеечку возле памятника и призадумалась.

Теперь, конечно, возле могилок никаких столиков и скамеечекставить не разрешают. Даже деревце люди посадить не имеют права. Тольконебольшой камень, даже без оградки, и все. Но здесь, в этом старом уголке,можно увидеть и оградки, и скамейки, и столики. А деревья какие вымахали! Нанекоторых полно перевернутых черных шапок — вороньи гнезда. Пробовали птицстрелять, пробовали травить, бесполезно. Воронье тут было и будет до скончаниявека.

Я сидела на скамейке, смотрела на раскачивающиеся ветвидеревьев, на осыпающуюся листву и думала о своем. Незаметно моя жизньизменилась. Вроде бы все осталось по-прежнему, но, с другой стороны, я чувствуюсебя так, словно вошла в незнакомый пустой дом. Пустой, еще не обжитый,неуютный, который только дожидается своих хозяев. Похоже, что это как раз мояновая жизнь и есть. А может, старую бросать в этом случае не стоит, если новаятакова? Да и шла я к этой новой жизни, прямо скажем, не слишком хорошим путем.То одно случится, то другое. И отнюдь не распрекрасные события. Наоборот. Извсего мрачного ряда выпадает только встреча с Гертом, хотя как знать…

Ведь, откровенно говоря, именно с него все и началось. Но яведь могла отказаться, упереться тогда и не поехать с ним. Или вообще непопасть на ту остановку. Ведь предлагал же мне дядя Сережа переждать вредакции. Посидела бы часок, кофе попивая, в потолок поплевывая, глядишь,Пошехонцев с Лилькой прервали бы свою диванную любовь и ко мне быприсоединились. Так нет же, словно черт меня под руку толкал. Вот и оказалась яв нужном месте в нужное время, хотя, как глубокомысленно изрекает Лилька, этосудьба, и никуда от нее не денешься, против нее и не попрешь.

Если уж суждено было нам с Гертом встретиться, то мы всеравно встретились бы, раньше или позже, но это бы произошло. Так что нечегосебя терзать, гадая, было бы — не было бы, и как говорила моя бабушка: «Если быда кабы, да во рту росли бобы, и был бы тогда не рот, а целый огород».

Ладно, посидела здесь, успокоилась, страх этот противныйпрошел.

Я встала, попрощалась с бабушкой, как мать учила, посмотрелаеще на деревья, на небо в рваных серых облаках и пошла потихоньку к аллейке. Нопотом передумала и направилась короткой дорогой мимо памятников. Я шла ипоглядывала на фотографии, на надписи, говорящие о двух вехах человеческойжизни. Вот человек родился, вот умер, а между этими двумя цифрами вся его жизньуместилась. Что в ней было? Сколько горя, сколько радости?

Бывает, что на одном памятнике можно увидеть две фотографии.Он и она. Вот, пожалуйста. Чудно, но у них даже фотография общая. Суровыйстаричок, а рядом сухонькая старушка в платочке. Дата смерти. Ничего себе, онидаже в один день умерли. Бывает же так. Не верится даже. Я наклонилась поближек фотографии, чтобы получше рассмотреть их лица, но вздрогнула, потому чтосовсем рядом послышались раздраженные голоса.

Я пригнулась еще ниже, не хватало, чтобы меня заметили. Аэти… Тоже хороши, нашли, где выяснять отношения. Но мужчина и женщина, похоже,не замечали ничего вокруг. Они прошли недалеко от меня, голоса стали удаляться.

Все мое спокойствие как-то разом улетучилось. Навалиласькакая-то смутная тревога. Почему они так здесь разговаривали? Не нашли, что ли,другого места? Понятно, что это совершенно не мое дело, но мне до жутизахотелось на них взглянуть.

Просто посмотреть на этих людей, которым наплевать на то,где они находятся. И я отправилась за ними следом.

Шла я тихонько, ориентируясь по голосам и стараясь, чтобыменя не заметили. Но впереди показался небольшой просвет, пришлосьостановиться. Нужно было обойти говоривших немного сбоку, что я и сделала.Теперь, если выгляну из-за памятника, то смогу увидеть тех двоих. Я выглянула.Но тут же опустилась прямо на землю, потому что ноги перестали меня слушаться.

Диана, вся в черном, разговаривала схудожником-авангардистом Ивановым и яростно что-то ему втолковывала. Эти двоездесь, они все время были рядом с этими убийствами. «И в Москве он был», —обожгла меня резкая мысль. Но о чем, о чем, спрашивается, они могутразговаривать? Что они выясняют? И не похоже, что эти люди только чтопознакомились, напротив, так могут выяснять отношения только те, кто хорошо идавно знает друг друга.