— Да с какой стати мне было отказываться? — Яразозлилась не на шутку. — Что здесь особенного? Подумаешь, попросилчеловек отвезти сувенир в Москву. Что здесь такого?

— Такого — ничего! А почему этот человек для своегопоручения не нашел никого другого? У него что, знакомых мало? Нет, емупонадобилось выбрать именно тебя!

— Знаешь, Герт, — я стала успокаиваться и досталаиз пачки сигарету, — меня тоже волновал этот вопрос. Я спрашивала себяпочти в тех же самых выражениях. Но ничего так и не смогла придумать.Посчитала, что ничего особенного в этом нет. Отвезла вазу, и все.

— Вазу… — Герт вытаращился на меня, словно увиделпривидение. — И ты повезла эту чертову корейскую черепушку в Москву? Нет,ты точно рехнулась!

— Ничего я не рехнулась! — заорала я, в своюочередь. — Хватит уже надо мной издеваться! — Но тут меня пронзилановая мысль:

— Герт, откуда ты знаешь, что это была ваза мэбен?

— Догадался, — буркнул он. — Интересно, а чтоэто еще могло быть? Все, подруга, игрушки кончились, давай садись и выкладывайподробненько, что ты в этой чертовой Москве делала. Давай, давай, —добавил он, — и учти, что я тебя все равно не отпущу, пока ты мне все нескажешь.

— В каком это смысле? — Я повернулась к нему ипосмотрела прямо в глаза. — Как это ты меня не отпустишь?

— В самом прямом, — заверил Герт. — И ненадейся, что я такой добрый. Ты пока еще не въехала или, может, прикидываешьсянаивной дурочкой. Ладно, не прикидываешься, но получается, что именно такая иесть. Тебе не нужно было с ним связываться. Ты так и не понимаешь, какойопасности просто чудом избежала.

— И что же со мной могли сделать? — Я постаралась,чтобы голос прозвучал насмешливо. — Неужели убить? Из-за того, что япривезла «корейскую черепушку», как ты говоришь?

— Убивают и за меньшие провинности, — серьезноответил Герт, — а ты ввязалась в чужую игру. И тебя могли шлепнуть безвсякого сожаления. Ты ничего странного в этом самом фонде не заметила?

— Не фонде, а центре, — поправила я, — вЦентре корейской культуры.

— Да какая, хрен, разница, говори уже, не тяни.

Деваться действительно было некуда, и мне пришлосьрассказать Герту о том, как я путешествовала по Москве, как бродила по центру,не зная, куда мне идти, как отдала вазу Александру Паку, как потом случайнонаткнулась на авангардиста Иванова.

— А он знал, что ты везешь вазу? — быстро спросилГерт.

— Конечно, нет. — Я удивленно глянула нанего. — Карчинский попросил никому о цели поездки в Москву, не говорить,даже тебе.

— Что ты и сделала, — он с досадой махнулрукой. — Правильно он рассудил, если бы ты мне сказала, то я эту черепушкуему на голову бы надел и тебя бы никуда не пустил.

— Забавно. — Я засмеялась. — Именно так все ипроизошло. То есть, конечно, не совсем так. Я когда от авангардиста избавилась,стала выход искать и очутилась опять в кабинете Пака, где уже лежала разбитаяваза. Можешь себе представить? Я старалась, везла ее, а там ее разбили, непрошло и пяти минут.

— А ты уверена, что это та самая ваза? — спросилГерт.

— Я не уверена на все сто процентов, но там валяласьбумага, в которую она была упакована, а рядом черепки. Наверное, все-такиразбили вазу Карчинского.

— Вазу Карчинского, — задумчиво произнес Герт,думая о чем-то своем. — А дальше что?

— Дальше — ничего, — пожала я плечами. — Явернулась домой, встретилась с Карчинским, передала ему сверток от Пака,сказала, что вазу разбили.

— Держу пари, что он не слишком удивился, — сказалГерт. — А ты не додумалась случайно заглянуть в сверток, который тебяпросили передать?

— Нет, не додумалась, — в тон ему ответилая. — Зачем мне рыться в чужих свертках? Но он действительно не слишкомудивился, когда узнал, что вазу разбили. Странно. Меня уверял, что она такаяхрупкая и он не хочет, чтобы ваза пострадала, а потом просил не беспокоиться. Истранно все-таки, что Иванов оказался в Москве и в центре, когда я привезлатуда вазу. Неужели он такой любитель корейского искусства?

— Не любитель, а профессионал, — поправил меняГерт, — хотя любителем его тоже можно назвать. Он ведь влюблен в восточноеискусство, а сам является искусствоведом и крупным специалистом, экспертом поискусству Дальнего Востока.

— Не может быть, — выдохнула я. — Иванов,оказывается, искусствовед, но ведь он еще и художник. Или нет?

— Художник, — заверил меня Герт. — Иискусствовед тоже, одно другому не мешает. То, что он поволокся в Москву, этоего дело. Он всегда там бывает, когда проходят дни культуры разных стран,ничего удивительного. Карчинский мог и не доверить ему вазу, не идиот же он,чтобы отдавать ее в руки специалисту. Он уж точно на нее посмотрел бы. И всверточек заодно тоже. Ладно, будем считать, что это дурацкое дело, в котороеты вляпалась, закончилось все-таки для тебя удачно. Но больше с Карчинским несвязывайся. Обещаешь?

Я уже хотела кивнуть, как меня словно током ударило. Аписьмо? Письмо, которое Карчинский просил меня передать Паку, но я этого так ине сделала. Ведь придется с ним снова встретиться, чтобы отдать ему письмо икак-то все это объяснить.

— В чем дело? — Герт не спускал с меняглаз. — В чем дело? Похоже, что у нас снова завелись тайны. Признавайся,подруга.

— Письмо, — еле выдавила я. — Карчинскийпросил меня передать письмо, а я про него совсем забыла.

— Давай, — Герт решительно протянул руку.

Я вздохнула. Иногда он мог быть невероятно упрямым и простопридушил бы меня, если бы я начала сопротивляться. Поэтому я сходила в комнату,достала свою дорожную сумку и вынула из нее письмо. Герт повертел его в руках,затем решительно взял ножик.

— Нет, Герт, — я схватила его за руку. —Пожалуйста, не надо. А вдруг там ничего особенного, а ты вскроешь конверт.Неудобно получится.

— Неудобно получится в любом случае, — пробурчалон, но конверт все же вскрывать не стал. — Уж не собираешься ли ты отдатьему это письмо назад? И что ты скажешь? Извините, забыла отдать? Не завидую ятебе…

— Но ведь он нормальный человек, ему же можно всеобъяснить. Не убьет же он меня за это?

— Как знать, — усмехнулся Герт. — Ладно,шучу, малышка. Хотя тебе лучше с ним теперь не связываться. А конверт можно ипо почте отправить. Написать адрес, и все, или просто в ящик ему подбросить,чтобы его штемпели с толку не сбивали. А теперь я все-таки хочу его открыть.Принеси иголку.

— Хорошо. — Я поднялась. — Но лучше уж надгорячим чайником подержать, само откроется.

— Молодец, — бросил Герт, направляясь кплите, — соображаешь. Помоги мне.

Через несколько минут конверт был вскрыт, а письмо лежалоперед нами на кухонном столе. Но толку от этого было мало, так как Карчинскийумудрился написать его иероглифами. Вот и сказке конец. Возможно, он и боялсяименно того, что письмо попадет в чужие руки, поэтому так зашифровал своепослание. Но ничего не поделаешь, приходится мириться с неизбежным.