завода постигла тяжелая и неизлечимая болезнь, заставив его подумать о том, чтобы удалиться на покой.

Остановлюсь здесь на симпатичной и крайне интересной личности Николая Семёновича Тихомирова, который был до известной степени создателем этого завода. В то время, когда я познакомился с ним, Н.С. Тихомиров был человеком весьма почтенных лет. Это был седой как лунь старик, коренастый, с большой окладистой бородой и шапкой серебряных волос. Лицо у него было простое, но очень приятное. Держал он себя с достоинством, был несколько медлителен и говорил спокойно, как бы обдумывая каждое слово. Он, несомненно, обладал красноречием, был очень умен и наблюдателен. Одевался он скромно: носил картуз, высокие сапоги и косоворотку, поверх которой надевал пиджак, застегнутый на одну верхнюю пуговицу. Человек этот вышел из народа и своим положением, знаниями и небольшим состоянием был обязан только себе, своему трудолюбию, настойчивости, желанию работать и учиться. Тихомиров пользовался громадным авторитетом в наезднических кругах, хорошо знал дело наездки рысака и все тонкости призовой езды. Имя его некогда было весьма популярно также среди коннозаводчиков и охотников, но потом его мало-помалу забыли.

В свое время широкую известность Тихомирову принесло его сочинение «Рысак, его выдержка, выездка и подготовка на приз». Это сочинение впервые появилось в 1879 году и было издано самим автором. Книжку читали с большим интересом. Написанная своеобразным, но хорошим языком, она заключала в себе ряд ценных и весьма интересных сведений. Книжка была издана в типографии И.И. Родзевича, старшего брата знаменитого коннозаводчика Н.И. Родзевича. Второе издание книги Тихомирова вышло в 1883 году и было посвящено графу И.И. Воронцову-Дашкову. Оно было несколько дополнено и переработано. Разумеется, теперь данные о выдержке и езде, которые относятся ко времени, когда наши рысаки ехали еще в простых дрожках, устарели и особого интереса не представляют, но в книге Тихомирова есть и другие сведения – например, о заводе М.С. Мазурина, о некоторых знаменитых наездниках, старинных кучерах и прежних известных рысаках, – и поныне имеющие большую историческую ценность.

Тихомиров много видел на своем веку, был человеком больших знаний и опыта, а потому я решил расспросить его о прежних лошадях, главным образом о мазуринских рысаках, так как сведения о заводе Мазурина очень немногочисленны и отрывочны (даже опись его никогда не была напечатана). А Тихомиров по своей прежней службе у Мазурина хорошо знал этот знаменитый завод. Во время обеда, к которому Тихомиров по моей просьбе был приглашен, я приступил к делу и стал расспрашивать старика. Тот охотно согласился удовлетворить мое любопытство, но совершенно неожиданно для меня запротестовал Живаго. «Давайте говорить, – сказал он, – о современных лошадях, а после обеда я лягу соснуть, а вы побеседуете с Николай Семёновичем о старине. Я сам много раз слышал рассказы Николая Семёновича и кое-что даже записал. Вам, конечно, они будут интересны».

Мы подчинились просьбе хозяина. Живаго был превосходный рассказчик. В этот же день он был в ударе и немало сообщил интересного о том, как он начал охоту, как купил своих первых лошадей, сколько выпил красного вина и сколько провел бессонных ночей за беседой с Малютиным, прежде чем купил у него четырех кобыл. Довольные друг другом, мы засиделись бы за послеобеденным кофе очень долго, но решили, что давно пора дать хозяину соснуть.

Живаго отправился на боковую, а я опять приступил к Тихомирову с расспросами. «Давайте пойдем в лес, – предложил Николай Семёнович. – Здесь жарко и душно, а там свежо и прохладно. Я вырос в Московской губернии, люблю лес; мы там посидим в прохладе, послушаем птиц, полюбуемся природой и потолкуем о старине». Я охотно согласился, взял свою записную книжку и карандаш, и мы отправились в путь. Миновали конюшни, прошли мимо птичника и по узкой тропинке вступили в лес. Везде тень и тишина, нас тотчас же охватило особое настроение. Это был не бор, а именно лес, разные породы дерев беспорядочно росли по сторонам. Минут пятнадцать-двадцать мы шли по лесу и наконец достигли поляны. Здесь мы уселись и некоторое время молчали. Затем Тихомиров снял картуз, поудобнее уселся, а я вынул записную книжку.

«Я прослужил сорок лет у Митрофана Сергеевича Мазурина, – так начал говорить мой собеседник, – но о том, как велся и как образцово был поставлен этот замечательный завод, а равно и о самом Мазурине я рассказывать не буду, так как писал об этом в своей книге “Рысак”. Расскажу только про мазуринских лошадей».

Однако я просил Тихомирова сообщить мне прежде всего о себе, на что старик охотно согласился.

«Я родился в Московской губернии и был сыном ткача, который служил на Реутовской мануфактуре купцов Мазуриных. Отец мой пользовался расположением хозяина, а потому я мальчиком был взят в контору. Там я пробыл десять лет, научился хорошо грамоте и видел много именитых торговых людей того времени и их доверенных, бывавших по делам в мазуринской конторе. Словом, там я набрался ума-разума и отшлифовался. Читать я любил с детства и все свободное время проводил за книжкой. Другая моя страсть были лошади. На это обратил внимание Митрофан Сергеевич, и я по его предложению и по своей охоте перешел на конный завод. По наезднической части я был выучеником Александрова, а по заводской – Митрофана Илларионовича Крылова, который заведовал конным заводом Мазурина. Крылов был выдающийся знаток заводского дела и пользовался уважением коннозаводчиков и охотников. Ему так доверяли, что многие покупатели приобретали лошадей у нас заглазно: присылали прямо письмо, что, мол, нужна для такого-то дела лошадь. И Крылов посылал. Не было случая, чтобы лошадь не понравилась и ее вернули. Крылов готовил меня в свои преемники и всем со мною делился. Тогда же под его диктовку я записал многое относительно заводского дела, что потом вошло в мою книгу. Также учил меня англичанин, который одно время служил у нас при заводе. Ему я многим обязан. По-русски он сначала не говорил, но потом подучился. Он так умел обласкать лошадей, что те выходили на его голос, а самого строптивого жеребца он выводил на простом недоуздке, и тот не бесился. У этих людей было чему поучиться, и я многим обязан им.

Когда Мазурин задумал познакомить французов с орловским рысаком и открыть новый рынок, он послал меня во Францию с рысаками, и потом я всегда ездил туда с ними и удачно вел там дело. У Мазурина был в Париже свой дом, но при доме конюшен не было, и мы снимали конюшню в другом месте. Мазурин ежегодно в течение ряда лет